Владислав Крапивин - Однажды играли…
Потом он объяснял нам, что у него есть дядя, он трубач в оркестре какого-то московского театра. И этот дядя показывал Темчику, как играют на трубе…
Патефон и пластинки были на время забыты. Звук боевой трубы созывал нас для игр в партизан, мушкетеров и прочих борцов за справедливость. Эти игры были овеяны новой романтикой, потому что теперь у нас был трубач. … В повести я подробно описал бы эти игры. И особенно – как они начинались. С ясного сигнала горна, похожего на мелодию песенной фразы
Заводы вставайте, шеренги смыкайте …
Тонкий легонький Темчик с разбега взлетал на высокую поленницу, изгибал талию, подбоченивался, высоко вскидывал горн. Его гибкая фигурка силуэтом рисовалась на фоне вечернего неба. Это, по-моему, были для Темчика мгновения высшей радости.
Заводы, вставайте…
И наша компания сбегалась к воротам большой ограды… Но в сигналах Темчика, обещающих азарт долгих (до синих сумерек) игр, приключения и радость ребячьего братства, мне слышалась и тайная нотка печали. Напоминание, что Темчик с нами не надолго.
Кончилось все раньше, чем мы ждали. И довольно драматично.
И потом во всем винили Таисию Тихоновну, которую мы называли “пистолетным” прозвищем – ТТ…
Но об этом позже. А сейчас надо заниматься нынешними делами.
***Надо звонить художнику по поводу иллюстраций к “Кашке“ и “Кречету”, которых собирается издавать Челябинск (если верить сегодняшнему звонку из издательства). Надо, превозмогая отчаянную боль в пояснице, ковылять на почту – платить за телефон и отправлять письмо молодой писательнице Ане Ветлугиной, которая прислала мне свою славную, хотя и трагическую книжку.
Надо опять читать чужие рукописи и отвечать авторам.
А еще надо купить консервы котам. Им-то наплевать на мое мироощущение (и, наверно, правильно).
Итак – сцепи зубы и вставай…
“Заводы, вставайте…”
Кстати, не так давно видел сон. Какой-то громадный пустырь, рельсы, металлолом, штабеля шпал. Хмурые люди. Много людей, и я знаю, что они доведены до отчаяния нынешней безысходной жизнью. Но отчаяние это – беспомощное, не собранное воедино.
И вдруг на штабель с решительного размаха взлетает мальчик. Взмётывает себя на высоту. Он только что был рядом – маленький, тощий, незаметный, в серых джинсах, серой рубашке. И вот он выше всех, над нами. Вскидывает голову и вдруг… начинает петь. Звонко, чисто – на все пространство. Он поет только два слова:
Заводы, вставайте!Заводы, вставайте!..
Этот сон никак не связан с памятью о Темчике. Он связан с нынешними днями. Не приведи Господи, если у кого-то все же лопнет терпение, кто-то “встанет”…
18. 04. 97
“Однажды играли…”
Итак, продолжение сюжета…
К ТТ приехал в гости брат (то ли родной, то ли двоюродный). С сыном лет тринадцати. То есть с племянником ТТ. Звали племянника, по-моему, Гоша. Пусть будет Гоша.
Гоша ходил в отутюженных брюках и новой тюбетеечке. И складочки на брюках, и тюбетеечку ему, конечно, простили бы (как простили Темчику панамку), если бы Гоша в остальном оказался “нормальным пацаном”. Но он держался обособленно, в играх не участвовал. Разве что в лото или в подкидного соглашался поиграть, когда мы собирались на большом крыльце. Садился на ступени, осторожно поддернув брючки и оглянувшись, словно боялся кусачих насекомых. Во время игры поджимал губы, как Таисия Тихоновна, когда она снисходила до бесед с необразованными соседками.
Гошка был высокий и тонкий. “Как глиста” – говорил Пашка Шаклин. Гошкин папа, брат ТТ, тоже был высокий и тощий. Я его плохо помню. Запомнил только, что по вечерам (когда мы еще играли, но времени было уже около дясяти часов), он обязательно шел в туалет. В цветном халате соей сестры. Из-под халата торчали волосатые щиколотки.
Туалет, кстати, был новый. Старый стоял в дальнем конце двора, недалеко от помойки, но той весной его снесли и построили другой – на пустой лужайке рядом с флигелем. Стараниями Ивана Георгиевича. Жильцы флигеля возмущались, но напрасно – Иван Георгиевич был во дворе главный. Он говорил, что заботится о всеообщей пользе – до новой уборной ходить ближе. Это была правда. Только вот свежести летнего воздуха это строение посреди двора не способствовало…
Если мы сидели на крыльце и Гошка был с нами, его отец, возвращаясь, бросал на ходу:
– Георгий, домой.
Если племянник ТТ после этого позволял себе задерживаться (должен же он был показать свою самостоятельность), ТТ через минуту высовывалась в окошко:
– Го-ошенька! Пора ложиться спа-ать!
Гоша снисходительно пожимал плечами и шел.
Однажды он снизошел до игры с остальными в чику.Вернее, в “обстенок”, когда пятаком бьют о кирпичную стену, стараясь, чтобы твоя монетка упала поближе к монетке соперника. И во время этой игры они поссорились с Пашкой Шаклиным. Кто там был виноват, не зная, меня рядом не было. Возможно, и Пашка. Но говорят, Гошка сказал:
– У вас тут все такие жулики?
Это было уже не личное оскорбление, а посягательство на честь всего сообщества. Если хотите, вызов столичного воображалы нашему славному городу Тюмени. Так, по крайней мере, это решил расценить Пашка. И двинул московского мальчика по носу.
Гошка негромко, не теряя достоинства, заревел и пошел домой. Это я уже видел своими глазами, подоспев в данную минуту к месту действия.
Разумнее всего было бы всем исчезнуть со двора, но каждый понимал: это будет похоже на бегство. Да и куда денешься от ТТ? От последствий?
И последствия наступили стремительно. Таисия Тихоновна – в папильотках и цветастом халате – вылетела на крыльцо.
– Бандит! Убийца! Весь в отца! Туда же пойдешь! Сядешь следом за ним в тюрьму!
– Не ври! – взъярился Пашка. – Он никого не убивал! Его… по ошибке! Все знают!
– Бандит он и шпион! Пис я т восьм а !..
Все притихли. Даже ребятишки знали, что за “пис я т восьм а ”. Пятьдесят восьмая статья, по которой сажали за “вредительство и контрреволюцию”.
ТТ передохнула и с новым запасом воздуха завопила опять:
– Писят восьма! Писят восьма!..
Она в своем обличительном самозабвении не видела, как Пашка подходит к ней. Он подошел и дал ей по роже.
И опять стало тихо. В этой тишине ТТ пискнула и убежала домой.
Пашка, опустив голову, тоже ушел. К себе.
А остальные весь вечер ходили хмурые. Сигналов горна и шумных игр не было…
Тетя Лена, Пашкина мать, потом рассказывала моей маме:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});