Иван Федюнинский - Поднятые по тревоге

Но если командир не уверен в успехе, то дело заранее обречено на провал. Поэтому я гнал от себя невеселые мысли, старался еще раз все взвесить и учесть, определить по довольно скудным данным разведки наиболее слабое звено в обороне противника.

Часа в три ночи приказал начальнику оперативного отдела полковнику Белову уточнить у командира 285-й стрелковой дивизии полковника Свиклина результаты ночной атаки. Свиклин доложил:

— Передовые части и разведка овладели разъездом Жарок. Противник огня не ведет. На фронте абсолютная тишина.

Это сообщение меня встревожило. Неужели противник ушел? А если ушел, то куда? Где он сосредоточивается? Обстановка становилась неясной, а до начала общего наступления оставалось несколько часов, и менять замысел было поздно.

— Противник, видимо, прикрыл фронт перед 11-й стрелковой дивизией, высказал я предположение и приказал Свиклину немедленно всеми силами очищать от гитлеровцев полотно железной дороги.

К сожалению, ему не удалось выполнить это приказание, и утром противник встретил наши войска сильным огнем из дзотов, построенных в насыпи железной дороги, а также на опушке леса южнее ее.

В 10.45, через пятнадцать минут после начала наступления, Свиклин доложил:

— Исходное положение для атаки не занято. Связи с тысяча тринадцатым и тысяча пятнадцатым стрелковыми полками нет.

Этого еще недоставало! Выходит, полковник Свиклин потерял управление частями.

— Немедленно устанавливайте связь и приступайте к выполнению задачи всей дивизией, а не одним тысяча семнадцатым полком, — потребовал я. — Последний раз ограничиваюсь напоминанием об ответственности за плохую организацию боя.

Не успел я положить телефонную трубку, как позвонил командир другой дивизии Кравцов.

— Артподготовка закончена. Пехота перешла в атаку.

— Хорошо, — ответил я. — Через час доложите результаты.

Я сказал «хорошо». А на самом деле получалось совсем не хорошо, наступление начиналось неодновременно.

— Позвоните в двести семьдесят первую дивизию, — сказал я Белову, узнайте, что там у них.

— Стрелковые полки находятся в пятидесяти метрах от железнодорожного полотна. Противник ведет артиллерийский и минометный огонь по нашим боевым порядкам, — доложил командир дивизии Коробейников.

Обычно сдержанный и корректный, на этот раз Белов не выдержал.

— Говорите прямо, что продвижения нет. Ваши части еще неделю назад находились у самого полотна. Доложите точно: откуда противник ведет огонь по вашим боевым порядкам?

— Сейчас все выясню, — смутился Коробейников. Было уже за полдень. Более четырех часов шел бой, но ни на одном участке не удалось пока добиться сколько-нибудь значительного продвижения. Противник сдерживал наши подразделения сильным огнем станковых пулеметов, направлял на фланги через лес мелкие группы автоматчиков. В нескольких местах фашисты предпринимали контратаки.

Разведка доносила, что в глубине обороны гитлеровцы спешно строят новые и укрепляют старые оборонительные сооружения. Характерным было то, что даже при успешных контратаках они не переходили линию своего переднего края.

А у нас дело просто не клеилось. Особенно нерешительно действовали полки 285-й стрелковой дивизии. Я снова позвонил полковнику Свиклину. То ли его не было в этот момент на НП, то ли он просто хотел избежать неприятного разговора со мной, но к телефону подошел начальник штаба Мезинов.

— Вы думаете когда-нибудь организовать бой или нет? — раздраженно спросил я.

— Пусть позовет к телефону комиссара, я с ним поговорю, — сказал стоявший рядом со мной бригадный комиссар Сычев.

Военком дивизии Брагин взял трубку.

— Вы намерены выполнять приказ? — спросил его Сычев и самым решительным тоном продолжал: — Не оправдывайтесь, что не хватает сил. Нужно лучше организовывать бой. Если задача не будет выполнена, то сегодня же Военный совет армии снимет вас, как несоответствующего должности комиссара.

Через полчаса Белов опять позвонил в 285-ю дивизию. Теперь у телефона был Свиклин.

— Ну, как идет уничтожение противника на железнодорожной насыпи? — спросил Белов.

— Ничего. Но результатов пока не вижу. Артиллерия уничтожает огневые точки. Получу данные — доложу немедленно.

Я курил одну папиросу за другой. Было ясно, что 285-я топчется на месте.

— А что делается в сто восемьдесят первой дивизии? — спросил я Белова.

Тот связался с Коробейниковым.

— Прорвались за железную дорогу?

— Да нет еще, — ответил комдив, — ходим вокруг да около. Ничего пока не сделано.

Неутешительные сведения поступали и из других дивизий. Нам так и не удалось продвинуться за железнодорожную насыпь, сильно укрепленную противником.

На следующий день, несмотря на все наши усилия, мы опять не смогли добиться успеха. Войска армии фактически занимали то же положение, с которого начали наступать.

Причины наших неудач в основном оставались прежние: отсутствие четкого взаимодействия между артиллерией и пехотой, слабая разведка, особенно на флангах, неорганизованность и разобщенность ударов, наносимых к тому же малочисленными дивизиями на довольно широком фронте и по расходящимся направлениям.

Следует также отметить упорное сопротивление противника и его сильно развитую систему огня.

Однако командование Ленинградского фронта требовало от нас продолжения активных действий, и с утра 16 января войска армии вновь перешли в наступление.

В данном случае командование фронта, как видно, не захотело реально оценить обстановку, учесть возможности армий. Безуспешные бои 13 и 14 января наводили на мысль о необходимости перегруппировать силы. А командование фронта настаивало на немедленном продолжении наступления, которое было и плохо организовано и должным образом не обеспечено. В результате вместо сосредоточения подходящих резервов для создания превосходства в силах мы вынуждены были вводить их в бой по частям.

На участке, намеченном для прорыва, у нас действовали 285, 281, 11-я стрелковые и 3-я гвардейская дивизии, которые понесли за последние дни значительные потери. 177-я стрелковая дивизия, направленная к нам из Ленинграда по льду Ладожского озера, находилась еще на марше.

Времени на подготовку к наступлению было буквально в обрез. Боевой приказ я подписал в 20.45 15 января. В частях его получили ночью, так что в распоряжении командиров полков совершенно не осталось светлого времени. Организовывать взаимодействие с соседями и с танками им пришлось наспех, а провести рекогносцировку они вообще не имели возможности.