О Муроме. Воспоминания. Семейная хроника купцов Вощининых - Надежда Петровна Киселева- Вощинина
Овощные магазины с белыми ванночками на прилавках, наполненные соленьями капустными и грибными и томатом, являли зрелище несравнимое с тем, что мы видим сейчас (1987 — 1988). Не так дороги были и сухие грибы. Мне надо было приготовить хоть чего, да побольше. Деньги тратились мои, Коли и Мити. Я получала 70 руб., из которых 15 отдавала отцу и матери Тимы. Леня имел совсем маленькую стипендию, а Вера первый год училась без стипендии. Шура жила в этот год с подругой и к нам приходила редко.
Комната Коли в коммунальной 3-хкомнатной квартире, где он был прописан один, заселена была всеми нами до отказа. Во второй 20-тиметровой комнате жила семья из 5 человек, а в третьей — милиционер с женой. Маленькая кухня, одна плита, на которой стояли керосинки и примусы, одна раковина, уборная тоже одна. Воображаю, как мы всем мешали, но никогда не слышала слова упрека или повышенного обидного тона. Только сочувствие, только предложение помочь. А милиционер так прямо был влюблен в Колю и ждал вечера, чтобы в прихожей поговорить с ним, уж не знаю, о чем.
В эту зиму в Колонном зале шел открытый судебный процесс над группой троцкистско-бухаринских изменников (чему?) под обвинением и чьей защитой не помню. Вся Москва была в состоянии взбудораженном и в то же время притихшем. Все читали газеты с подробностями «из зала суда». Читала и я и я не верила написанному! С тех пор я считала, что твориться какая-то величайшая несправедливость, величайшее зло. Настроение было очень тревожное… Болезнь мамы, Тима в командировке в Америке, Миша и Алик полубеспризорные с неумевшим вести хозяйство папой.
Так шло время в постоянном беспокойстве и в неустроенности. Иногда маму навещали тетя Паня (Шемякона) и тетя Таня (Гладкова). Я иногда ездила с Андрюшей в Новогиреево к свекрам читать письма от Тимы, но жить я осталась у Коли. От него мне было ближе посещать маму. Она лежала в больнице, бывшей Екатерининской, за театром Красной Армии.
22 марта мама умерла. Врачи предупредили меня о безнадежности ее состояния и я вызвала папу телеграммой. Папа приехал и просидел около нее последний день и ночь.
За неделю до ее смерти приехал Тима, и мы вместе были у нее, такие нарядные, веселые, с подарками, а каково-то было ей! Ведь я снова собиралась уехать в Уфу, а она оставалась в больнице. Мы были с ней очень близки. Шура говорила, что я «самая верная дочь своей матери».
Сыновья навещали ее и тоже заботились о ней, и вся мамина палата вслух восторгалась и красотой, и мягкостью, и воспитанностью ее детей. Пожила бы она до старости, порадовалась бы на детей своих, получивших высшее образование, таких порядочных, хоть и не очень счастливых. Бедная наша мама. Похоронили ее на Новогиреевском кладбище, рядом с умершим годом раньше Шуриком. Отпевание было в Новогиреевской церкви.
Папа вернулся в Муром на службу, с ним остались Миша и Алик. Мише оставался год до окончания школы, а Алик учился во втором или третьем классе. Я переехала в Новогиреево с Андрюшей и Тимой. А у Коли на хозяйстве остались Миша и Вера.
В мае Шура вышла замуж за Славу Серова. Его дедушка выходец из нашего Мурома и родственник нашей бабушке Гладковой, урожденной Зворыкиной. В Новогирееве у них был довольно большой дом с садом. У них же в это время жили наши двоюродные сестры Шемякины. Папа приезжал на свадьбу и остался доволен замужеством Шуры и новой родней. Было это событие через 2 месяца после смерти мамы, немного слишком скоро, но готовилось оно раньше и… так уж пришлось. Шура обрела постоянное место жительства, то же Новогиреево. Я, Тима и Андрюша половину лета прожили тоже в своей прежней квартире. У Тимы был отчет по командировке, потом, кажется, отпуск.
Несмотря на подавленное настроение в связи с грустными событиями в моей жизни, я занялась нарядами. Необходимо было сшить зимнее пальто — Тима привез прекрасный материал и кое-что из платья, чтобы не выглядеть рядом с ним совсем плохушкой. Себе он купил там все готовое. Зимнее пальто кожаное на цигейке, демисезонное, плащ, два костюма, рубашки, белье.
Мне он привез очень красивое летнее пальто, вязаные кофточки. Подарки сестрам, отцу, матери. Это все он сумел купить за 6 месяцев жизни в Америке. Здесь, дома, он работал так же много, может быть, больше, чем там, но купить столько, конечно, не мог. С той поры и до сего времени заработная плата советских служащих на много отстает от таковой служащих капиталистических стран.
Пишу это в 1988 г. — идет «перестройка» и граждане нашей страны полны надежд на лучшее будущее. Газеты и журналы полны статьями о страшном времени правления Сталина, о гибели невиновных людей из всех слоев общества, «имена их Ты, Господи, веси», об ошибках следующих после него правителей и о роковых последствиях всего содеянного неразумного…
Но здесь, в этих записках, я хочу сказать о другом, о более узком, семейном, но… все время все переплетается… Окончил школу Миша, сдал экзамены в строительный институт в Москве и, вернувшись в Муром, получил повестку из военкомата о призыве в армию. Постеснялся сказать, что он студент и не подлежит призыву, — вместо учебы пошел в солдаты, а строительный институт был ему по душе — по призванию. Трудно сказать теперь, хорошо ли он поступил? Это был 1940 г., а в 1941 началась война, и все равно пришлось бы ему служить. Во всяком случае, провоевав 4 года, остался он жив и здоров, и за это спасибо судьбе. Институт он закончил после войны, но уже юридический и на всю жизнь до пенсии остался военным.
Возвращаясь несколько назад во времени, хочу сказать, что в Муроме остались папа и Алик. Папа, бедный наш папа, беззащитный и неумеющий возражать, старающийся угодить всем его окружающим. Он был не хозяином в своем доме, а подчиненным у соседей квартирантов. Платил какие-то бесконечные налоги за эксплуатацию жилой площади, а квартиранты под различными предлогами почти ничего ему не платили.
Оставшуюся одинокой слепую монашенку (ее опекуншу посадили в тюрьму, а потом сослали на Соловки), тоже монашки, живущие в соседней с папой комнате, поместили к папе за печку, на место Алика. Мог ли папа возражать? С той поры дверь в комнату папы не запиралась под предлогом ухода за слепой. Приходили, кто хотел, и бессовестные люди брали то, что можно еще было взять:
