Владимир Новиков - Алексей Константинович Толстой

Ни о чём не подозревая, Тургенев по горячим следам написал короткую статью-некролог и передал её в «Санкт-Петербургские ведомости». Она не была опубликована без всякого указания причин. Тургеневу ничего не оставалось, как послать её в Москву, где статья и появилась 13 марта в «Московских ведомостях». Прошёл ещё месяц, и,16 апреля по Высочайшему повелению за «ослушание и нарушение цензурных правил» Тургенев был посажен под арест «на съезжей», после чего 18 мая ему было предписано отправиться в Спасское-Лутовиново.

Конечно, настоящей причиной ссылки была не достаточно невинная статья о Гоголе, а только что вышедшие отдельным изданием «Записки охотника», где, как никогда ранее, прозвучала тема трагической судьбы крепостного крестьянина. Это было ясно всем. Алексей Константинович Толстой писал Софье Андреевне Миллер 21 апреля 1852 года: «Я только что вернулся от великого князя, с которым снова говорил о Тургеневе. Кажется, что имеются другие претензии к нему, кроме дела со статьёй о Гоголе. Посещать его запрещено, но мне разрешили переслать ему книги».

К счастью, заключение Тургенева на гауптвахте было непродолжительным, и в этом большая заслуга его приятеля-поэта. Александра Осиповна Смирнова-Россет вспоминала: «Алексей Толстой посредством ныне царствующего государя (Александра II. — В. Н.) добился для него избавления от двухнедельного страдания слышать, как секла благородная российская полиция пьяных мужиков и баб, забывая, что и она причастна тому же греху»[37]. Тургеневу было предоставлено право охотиться сколько угодно, но пределов Орловской губернии не переступать.

В Петербурге А. К. Толстой продолжал прилагать усилия для того, чтобы вернуть своего приятеля в столицу. Он неутомимо хлопотал в суровых стенах Третьего отделения. Основные этапы его действий можно проследить по письмам Тургеневу:

10 октября 1853 года: «…Со всей настойчивостью хочу повторить Вам совет, который я позволил себе Вам дать, будучи, насколько это вообще возможно, уверен в успехе. Напишите письмо — безразлично, по-русски или по-французски — генералу Дубельту (управляющему Третьим отделением. — В. Н.): скажите ему, что такого-то месяца, такого-то числа Вы писали его высочеству великому князю, что не получая никаких известий о результатах этого шага, Вы опасаетесь, что Ваше письмо могло не дойти до его высочества, и поэтому Вы просите генерала изобразить его императорскому величеству тягостность Вашего положения, необходимость для Вас лечиться и продолжительность срока Вашего изгнания. Чтобы убедить Вас написать это письмо, скажу Вам, что генералу Дубельту оно нужно как основание для доклада, который он (поскольку граф Орлов отсутствует) готов составить в Вашу пользу. Поверьте мне, что в этом шаге не будет ничего неуместного, и он ни у кого не может вызвать неудовольствия. Мне, правда же, очень хочется видеть Вас в Петербурге, а посоветовать Вам что-нибудь сомнительное я не способен даже в Ваших же интересах — иначе бы я плохо их понимал. Если Вы, как я хотел бы от всего сердца, последуете моему совету, постарайтесь написать получше, потому что письмо будет, вероятно, представлено в оригинале его величеству. Скажу Вам более — письма ждёт сам генерал Дубельт. Вы даже можете настроить его против себя, если не напишете. Вот я и выложил Вам всё сполна, этого я не решался сделать в моих предыдущих письмах, так как не был уверен в том, по какому пути они пойдут».

Тургенев последовал совету А. К. Толстого и послал Леонтию Васильевичу Дубельту письмо с просьбой о разрешении приехать в Петербург для консультации с врачами. Дубельт сразу же доложил о письме писателя по инстанции, но свыше (по-видимому, от самого Николая I) последовала резкая отповедь; просьба была сочтена преждевременной. Однако Толстой не успокоился. 10 ноября 1853 года он писал:

«…Граф Орлов[38] поручил мне сказать Вам, чтобы Вы написали к нему, гр. Орлову, новое письмо, которое он мог бы показать его величеству. Письмо Ваше к генералу Дубельту очень хорошо, очень уместно и не заключает в себе ничего лишнего, если бы оно пришло в свою пору, всё бы удалось.

Позвольте, любезный Иван Сергеевич, подать Вам некоторые мысли для второго письма, которое гр. Орлов от Вас ожидает. Не говорите уже в нём ни слова о том, что Вы писали прежде е<го> в<ысочеству> наследнику, не упоминайте также о последнем письме к генералу Дубельту. Скажите просто, что, имея несчастье навлечь на себя гнев государя, Вы уже полтора года (или более) находитесь под наказанием, лишающим Вас возможности посоветоваться с опытными врачами, что здоровье Ваше сильно расстроено, что если его величество изволит найти, что Вы ещё не заслужили совершенного прощения, то Вы покорнейше просите графа Алексея Фёдоровича исходатайствовать Вам высочайшее позволение побывать в Москве или Петербурге, единственно для совета с врачами. Заключите тем самым, чем и в письме к генералу Дубельту, т. е. что Вы полагаете себя достойным милости государя. Вот, любезный Иван Сергеевич, канва, которую Вы можете пополнить или украсить, но которой, мне кажется, надобно придерживаться. Повторяю Вам, что гр. Орлов ожидает этого письма, и что было бы неловко не написать его. Поспешите, ибо 6-е декабря (именины Николая I. — В. Н.) близко, а этот случай благоприятен. Извините меня, что выказал Вам мою досаду, мне искренне хочется видеть Вас свободным, а особенно здоровым».

Уже через неделю, 17 ноября 1853 года, А. К. Толстой смог обрадовать Тургенева; но при этом он, как человек, слишком хорошо знавший правительственные сферы, предостерегал писателя:

«Наверно, Вам, дражайший Тургенев, уже официально сообщили, что, по докладу графа Орлова, его величество изволил даровать Вам прощение и разрешить приехать в Петербург. От глубины души поздравляю Вас с этим, а себя — с тем, что скоро увижу Вас. Позвольте мне, дражайший Тургенев, дать Вам по этому поводу несколько советов, которые Вам следует точно выполнить.

1. Воспользуйтесь разрешением как можно скорее, как только состояние здоровья позволит Вам ехать. 2. Сократите, насколько возможно, пребывание в Москве, а если это исполнимо, то проезжайте, не останавливаясь. 3. Как только приедете в Петербург, отправляйтесь прямо ко мне и не встречайтесь ни с кем, пока не повидаетесь со мной, разве что ex officio (по официальной необходимости. — В. Н.). Необходимо поставить Вас в известность насчёт некоторых лиц, принимавших в Вас участие, в отношении которых Вам необходимо исполнить долг вежливости. Так как по самому существу Вашего положения Вы теперь больше будете на виду, чем кто-либо другой и чем сами Вы были раньше, то каждый шаг Ваш будет обращать на себя внимание и подвергаться обсуждению. Я совершенно убеждён, что Вы не способны поступить дурно, но человек даже самый благонамеренный может произвести впечатление невыгодное для себя; вот почему Вам внимательнее, чем когда-либо, надо следить за тем, чтобы не подать даже внешнего повода к осуждению. Sapienti sat (для понимающего достаточно. — В. Н.), говорит пословица, не сердитесь на меня за некоторую бесцеремонность моих советов; я прежде всего хочу, чтобы то положение, в котором Вы находитесь теперь, сохранилось за Вами, а Вы же знаете, что рецидив поддаётся лечению с большим трудом, чем первоначальное заболевание. Так как цель, которую мы себе ставили, достигнута, то, если Вы ещё не послали письмо графу Орлову, посылать его теперь не нужно. Все радуются прощению, дарованному Вам его величеством, а я — больше всех. Его высочество наследник, настолько же добрый, насколько он при случае может быть настойчивым, много содействовал Вашему помилованию, ходатайствуя за Вас. Это более, чем что-либо другое, обязывает Вас к такому образу действий, чтобы впредь Вас ни в чём нельзя было упрекнуть, даже с внешней стороны».