Маргарет Сэлинджер - Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер

Прямо по собственной своей книге «Над пропастью во ржи», где Холден под влиянием момента просит Салли Хейс бежать с ним в выдуманную солнечную хижину на опушке леса, Джерри просит Клэр оставить школу и насовсем перебраться к нему в Корниш. Когда Клэр отказалась, Джерри исчез. Мать думает, что он провел этот год в Европе, но до конца не уверена. В отчаянии она заняла у кого-то машину и поехала к дому, но там не было никаких признаков жизни. Если бы только можно было с ним связаться, говорила Клэр, она бы все отдала, только чтобы быть рядом. «Весь мир заключался в твоем отце — в том, что он сказал, написал, помыслил. Я читала те книги, какие он велел, а не те, что задавали в колледже, смотрела на мир его глазами, жила так, будто он все время наблюдал за мной. И когда я пошла ему наперекор в этом вопросе с колледжем, он исчез».

Клэр не была человеком, «способным функционировать нормально». Когда Джерри бросил ее, она слегла. Попала в больницу с сильным приступом мононуклеоза, который вылился в сложный случай аппендектомии. Рассказ матери о том, что случилось дальше, оставался на удивление стабильным все эти нестабильные годы — не рассказ, а снимок рушащегося здания. Я могу повторить его хоть во сне. Он начинается: «Я та-а-а-а-ак устала. Очень милый человек из бизнес-школы попросил моей руки. Он все время приходил ко мне в палату, просил выйти за него, и я в конце концов согласилась. И стало мне очень легко, и все меня оставили в покое: ведь я та-а-а-а-ак устала».

Они убежали вместе где-то весной: подробностей мать не помнит. Через год брак был аннулирован. Когда я девушкой слушала этот рассказ, у меня складывалось впечатление, что мама страдала лунатизмом или ее лихорадило. Меня беспокоило, что такие важные вещи могут происходить во сне, или на границе между сном и явью. И злило тоже. Когда мать рисовала себя такой безвольной, чуть ли не марионеткой в чужих руках; когда не желала признать за собой ни капли ответственности за случившееся, я буквально сатанела. Может, она и в самом деле была такой, но в детстве во мне постоянно боролись неистовое желание встряхнуть ее, привести в чувство, обрести, наконец, потерянную мать и инстинкт самосохранения, который одерживал Пиррову победу, — и я уходила на цыпочках, незаметно, не решаясь будить спящих тигров.

Джерри вновь появился в жизни Клэр летом 54-го. Осенью Клэр переехала к нему. Каждую неделю он отвозил ее из Корниша в Кембридж, чтобы она со вторника до четверга могла посещать занятия. Джерри снял номер в отеле «Коммодор», где она делила комнату с пятью разведенными или как-то по-другому, по ее словам, «не приспособленными к жизни в интернате» студен тками. Он все больше и больше страдал от такого распорядка, который, помимо всего прочего, мешал работе над повестью, известной сейчас под названием «Фрэнни». Мать до сих пор часто думает об этой книге, потому что, как она говорит, «это моя история, не история Фрэнни, и все было совсем не так». В реальной жизни девушку в синем платье, с сине-белой сумкой через плечо звали Клэр, не Фрэнни. У нее до сих пор сохранилось требование, которое она выписала в отделе книгообмена Брентано, — требование на книгу Фрэнни «Путь странника».

В январе 1955 года «Фрэнни», состоящая из тридцати семи страниц, первая часть книги «Фрэнни и Зуи», была опубликована в «Нью-Иоркере». В том же месяце, сразу после семестровых экзаменов выпускного класса, моей матери, как она вспоминает, вновь был предъявлен ультиматум. «Я была поставлена перед тем же выбором: Джерри и Корниш или Рэдклифф и диплом».

За четыре месяца до окончания курса Клэр бросила колледж. То, что случилось, когда Клэр, такая же юная, как и сестра Ирма, еще не принявшая постриг, о которой мечтал де Домье-Смит, оставила зеленеющие сады Кембриджа со своим Пьером Абеляром, напоминает мне один из наших любимых фильмов «Потерянный горизонт»: за воротами зеленеющего сада клубится туман. В день свадьбы Клэр и Джерри ехали, скорее, ползли тридцать миль в густой, почти непроницаемой пелене февральского мокрого снега из Корниша, Нью-Гемпшир, в Брэдфорд, Вермонт к мировому судье. Мать описывает, как они вчетвером набились в старый заезженный отцовский джип: Джерри проклинал дорогу, а свидетели — Бет и Майк Митчеллы — молча корчились на заднем сидении, наверное, остолбенев от страха, поскольку отец ездил весьма лихо даже и в лучших обстоятельствах. Отцовская версия свадьбы, которую он часто повторял брату и мне, обычно начинается так: он никогда не простит Бет и Майку, с которыми подружился еще в Вестпорте, за несколько лет до переезда в Корниш, того, что они его не отговорили, позволили совершить столь очевидную ошибку.

Тусклая действительность их бегства вступала в резкий контраст со сверкающей мечтой Симора о «святом, священном дне». Накануне бегства с невестой герой отца, Симор Гласс, записал в своем дневнике:

«Я ей звонил главным образом, чтобы упросить, умолить ее просто уехать со мной вдвоем и где-нибудь обвенчаться. Слишком я взвинчен, чтобы быть на людях. Мне кажется, что сейчас — мое второе рождение. Святой, священный день…Весь день читал отрывки из Веданты. «Врачующиеся должны служить друг другу. Поднимать, поддерживать, учить, укреплять друг друга, но более всего служить друг другу. Воспитывать детей честно, любовно и бережно… Как это изумительно, как разумно, как трудно и прекрасно и поэтому правдиво. Впервые в жизни испытываю радость ответственности»[103].

Однако в свой медовый месяц Симор в гостиничном номере садится на кровать, где спит его молодая жена Мюриэл, берет пистолет и стреляет себе в висок — так это описано в рассказе «Хорошо ловится рыбка-бананка», созданном около 1947 года. Пассаж о «святом, священном дне» из «Выше стропила, плотники» отец написал около 1955 года. Он исчез из жизни Клэр в 1953 году и тогда написал «Тедди», оду отрешению от всякой земной любви, особенно плотской; а потом, меньше чем через два года, в 1955-м, просит Клэр выйти за него замуж. Что произошло? Был ли то импульсивный порыв, очередной акт драматического контраста между блаженством ухаживания и выстрелом в висок, привлечением и отторжением, любовью и отказом от любви, минутой, когда даришь цветы, и минутой, когда бросаешь камни?[104]

И я решила, что его уходы и появления, его отношения с Клэр до женитьбы были частью этой его личной драмы, нот конфликта. Но потом из разговоров с матерью я пыж пила, что к их браку привело некое событие совершенно иной природы: отец нашел нового гуру, в чьем учении вроде бы сглаживалось противоречие между земной любовью и небесной отрешенностью. Согласно проповеди этого гуру, Шри Парамахансы Йогананды, «женщина» — такой же, как и «злато», страшный враг просветления и кармического продвижения — могла преобразиться из мешка с «мокротами, грязью, слизью и нечистотами», о котором говорил Рамакришна, в нечто потенциально священное. За все то послевоенное время, когда отец предавался изучению религий, брак впервые представал чем-то потенциально возвышенным, а не изначально принижающим; Ева и змей уже не сплетались воедино.