Алексей Очкин - Иван - я, Федоровы - мы

Ваню все благодарили, жали руку, а ему хотелось одного - напиться чистой воды и спать. Его одолела такая усталость, словно он перетаскал все тяжести на земле. Натруженные мышцы болели. Он уже сквозь дрему услышал, как Кухта говорил что-то об Ане... И еще слышал, как немцы начали обстреливать из минометов.

- В вилку берут, подлецы! - возмущался Чернощейкин.

Оказывается, Аня пробралась к горящему немецкому танку. Прежде чем его подожгли, он успел гусеницей засыпать в окопе раненого бронебойщика вместе с противотанковым ружьем. Откопав раненого, Аня на плащ-палатке притащила его в укрытие и теперь побежала за бронебойкой. По ней и вели огонь немцы. Ваня приподнял голову и увидел как она, добежав до горящего танка, схватила бронебойку и повернула обратно. И тут земля, взметнувшаяся от разрыва мины, закрыла ее. Дымов сорвался с места...

- Лейтенант Дымов, назад! - закричал комиссар Филин.

Но не слышал ничего Дымов, бежал к Ане. Земля осела, и все увидели, что девушка лежит неподвижно. Теперь немцы открыли огонь по Дымову. Сон у Вани как рукой сняло. Он рванулся было за лейтенантом, но Филин успел его перехватить.

- Товарищ комиссар! Пусти! Его убьют!..

- Стой, тебе говорят! Не догонишь!..

- Так его ж убьют! Пусти!

- Чтоб сразу двух дураков убило.

Дымов подбежал к Ане, поднял ее на руки и пошел назад. Вокруг рвались мины. Но лейтенант ничего не замечал, с тревогой смотрел на ее бледнеющее лицо и желал лишь одного: чтобы она жила. Возможно, эта надежда и помогла ему пройти не задетым ни одним осколком. Тяжело дыша, он перебрался через груду битого кирпича, выдохнул хрипло:

- Плащ-палатку...

Черношейкин бросился в блиндаж.

Солдаты помогли опустить Аню на разостланную Черношейкиным плащ-палатку, бестолково сбились вокруг.

Аня лежала без стона. Только от боли кусала губы и смотрела на Дымова, как провинившаяся школьница на учителя. Дымов глядел на ее детские, в резиночку чулки. В те июльские дни, когда ехали на фронт, они были ярко-оранжевые. А теперь, штопаные и перештопанные, выгорели до неопределенно-белесого цвета. И как она умудрилась в них три месяца проползать, вытаскивая раненых, когда успевала штопать, стирать?

Застыли глаза Ани.

Только сейчас Ваня рассмотрел, что они у нее синие-синие. С улыбчивым лицом, с русыми волосами, подобранными строго на затылке, прикрытая шинелью Дымова, она лежала смирной девочкой, лишь ветер шевелил непокорную прядку волос.

Комиссар снял фуражку, за ним обнажили головы бойцы. Один Дымов застыл в оцепенении, не веря в то, что Ани уже нет... К нему подошел Ваня, взял за руку. Очнувшись, Дымов сорвал левой рукой пилотку, прижал ее к глазам, а правой так сжал Ване руку, что тот чуть не закричал. Но терпел: "Раз моему лейтенанту больно, пусть будет больно и мне!"

13

Ваня не знал, чем помочь Дымову в горе... Никогда не унывающий лейтенант ходил теперь как потерянный. И без того худой, он еще больше осунулся. Зато, когда начинался бой, его полные неуемной тоски глаза становились затаенно-суровыми, дерзкими, и тогда он снова был прежним отчаянным лейтенантом Огнем. Ваня старался не оставлять его одного, и Дымов не гнал его от себя, как раньше. В последнее время они совсем не расставались, и все стали называть их, как братьев: "младший" и "старший". Вместе ползали по расчетам, собирали у комсомольцев членские взносы. Когда оборвалась связь с командармом и посыльные к нему не смогли добраться, вызвался лейтенант, а с ним, конечно, и Ваня.

Отправились в ночь. Долго кружили среди горящих развалин, пробираясь к берегу Волги. От раскаленного сыпучего песка не спасали сапоги. Спустились с крутого обрыва и словно нырнули в холодный темный колодец. Под ногами хлюпал мокрый песок. Ветер на Волге дул свободно и порывисто, срывая с волн брызги. После жары Ваню знобило. В тени обрыва река у берега была черная, а дальше в ней отражался горящий город. На воде островками горела нефть. И Ване казалось, что город не отражается на Волге, а наяву горит на дне реки. Иногда порывы ветра приносили с пожарищ метелицу искр, и красные точки с легким шипением гасли в воде.

Впереди, будто огненная лава, стекала с обрыва из разбитого бака нефть. Подниматься на обрыв и обходить баки было рискованно: где-то в этом месте, предупредили Дымова, немцы вышли к Волге. Дымов с Ваней стали раздеваться. Они за это время научились понимать друг друга без слов. Скрутив ремнем обмундировку и сапоги, полезли в воду, и только сейчас почувствовали, что уже октябрь.

- Поближе ко мне держись, - сказал Дымов.

- Не бойсь, я и в прорубке купался, - успокоил его Ваня, дрожа от холода.

Горящую на воде нефть им пришлось порядочно огибать. Подплыв к берегу, услышали немецкую речь. Нырнув в глубину, долго плыли вдоль берега. Потом ползли по мокрому песку. Немецкие пулеметные точки стояли по самому обрыву.

За полночь, в мокрой обмундировке, продрогшие Дымов и Ваня разыскали в районе "Красного Октября" командный пункт армии, оборудованный под обрывом в шахте. Связным из дивизии Сологуба обрадовались и тут же стали готовить пакет с приказом - дивизии переходить на оборону Тракторного завода. Эти несколько минут, пока Дымов получал пакет, Ваня, свалившись тут же на берегу, мертвецки спал. Едва Дымов коснулся его, Ваня уже был на ногах. Кто-то хриплым и усталым голосом сказал: "На дорожку погреть бы их горячим чаем, да времени в обрез. До рассвета им надо добраться. Дайте-ка хоть, сухарей ребяткам".

Когда они уже отошли, Ваня оглянулся и в говорившем узнал командарма. Его лицо в красных отсветах от пылающей баржи казалось очень гневным. А руки командарма, что спеленатые младенцы, были перебинтованы.

Еще задолго до рассвета они добрались в штаб дивизии, укрывшийся в подвале сгоревшего дома. Ваня только вздремнул, как дежурный штаба крикнул: "Есть желающие идти в разведку в район Тракторного?" Вызвался Дымов. Он уже несколько дней не спал: видно, горе не отпускало его, и все рвался в бой. Лейтенант подобрал себе двух охотников. Ваню согласился взять до "ворот" - так разведчики называли выход из минных полей на оборонительной линии.

Снова пробирались среди пышущих жаром развалин. Разыскали за Тракторным заводом полк, на участке которого надо было вести разведку. Саперы провели через минные поля. Ваня остался у "ворот" и, замаскировавшись в окопе, вел наблюдение.

Дымов не смог углубиться в немецкую оборону: уже светало. Применив ту же тактику, что за Доном, он залег с разведчиками среди убитых накануне в контратаке наших пехотинцев. Так и пролежали разведчики весь день. А когда стемнело, стали рваться гранаты, началась перестрелка... В свете ракет Ваня увидел, как немцы, окружившие в овраге кухню, бросились врассыпную. Это наши "убитые" забросали их гранатами и обстреляли. Потом, как было условлено с Дымовым, Ваня, мигая фонариком, указывал разведчикам путь к "воротам". Помогал бойцам тащить толстого немца, а лейтенант прикрывал их автоматным огнем. Когда приволокли немца в штаб, у него зуб на зуб не попадал. Твердил одно: "Русские трупы ожили!.." И не сразу вырвали у "языка" сведения о немецких частях в этом районе.