Борис Вадимович Соколов - Самоубийство Владимира Высоцкого. «Он умер от себя»

– Да ладно, Сева, ты же знаешь, что ничего этого не будет.

Я говорю:

– Володя, а вдруг?!

– Да нет… Еду только потому, что Слава очень просил это сделать».

Оксана Афанасьева хорошо запомнила, как Высоцкий собирался на «Кинопанораму»: «…Волновался, как ребенок… Выбирал рубашку, куртку, – он так готовился! И хотя телевидение наше он терпеть не мог, тем не менее к записи готовился очень серьезно».

Запись растянулась более чем на три часа. Причина была трагически банальной. Об этом рассказал Валерий Янклович: «Почему Володя забывал текст? Кончалось действие наркотика, и он слабел… Ему надо было прерваться, чтобы сделать укол. Поэтому были остановки.

После записи приехал такой радостный, возбужденный. Но сама запись… Это не тот Володя… Я же видел его на концертах. Он не в тонусе».

К тому же Высоцкий во время съемки еле ходил, так как нога распухла из-за воспаления.

Игорь Шевцов запомнил рассказ Высоцкого о записи для «Кинопанорамы»: «Маринина (режиссер видеозаписи. – Б. С.) мне говорит: «Владимир Семенович, я обо всем договорилась. Мы запишем, и будет полтора часа вашего концерта в эфире». Мне и раньше предлагали одну-две песни для каких-то программ, но я отказывался. Если авторский вечер – да, а с отдельными номерами – нет. Ну, сделали запись. Я час с лишним, как полный… выкладывался. А потом она подходит и говорит: «Владимир Семенович, вы не могли бы организовать звонок к Суслову?» Я аж взвился:

– Да идите вы… Стану я звонить! Вы же сказали, что все разрешено!

– Да, но…»

Ни одна из песен Высоцкого в «Кинопанораму» так и не попала. А полуторачасовой концерт был показан по телевидению под названием «Монолог» только в перестроечные годы.

23 января утром Высоцкий поехал в Останкино к главному редактору «Экрана» Грошеву, от которого зависела судьба сценария «Зеленого фургона». Разговор получился крайне неудачным, и опять причина была в наркотиках. Игорь Шевцов вспоминал: «Днем я позвонил ему.

– Ну как?

– Никак! Я отказался от постановки, – мрачно заявил он мне в трубку.

Я кинулся к нему. Володя лежал на тахте. Что-то бурчал телевизор, почти всегда у него включенный. Тут же сидел Сева Абдулов с рукой в гипсе, задранной к подбородку… Кто-то еще, кажется, Иван Бортник. У всех вид такой, точно объелись слабительного. Я стал у стены…

– Ну что стоишь! – рявкнул Володя. – Снимай пальто! В общем, я отказался от постановки.

– Ты не спеши.

– Да что ты меня уговариваешь! Я пришел к этому… Грошеву, а он, видите ли, за три дня не мог прочитать сценарий! Я, Высоцкий, мог, а он – не мог, твою мать!

– Да он и не обещал…

– Да ладно тебе! А как он меня встретил! «Владимир Семенович, я вас прошу больше в таком виде ко мне не показываться…»

А в каком виде? Я-то трезвый, а он – пьяный! И он мне такое говорит! МНЕ!

(К слову сказать, Володя действительно тогда не был пьян, но очень болен. А уж Грошев тем более не был пьян.)

Больше с этим сраным телевидением дела иметь не хочу! Удавятся они! И сегодня на «Кинопанораму» не поеду! Пусть сами обходятся! Ничего, покрутятся! Я на первой записи был, а сегодня – нет».

Янклович объяснил, чем был «очень болен» Высоцкий: «В этот день у Володи не было наркотиков. Он принял седуксен и не мог четко разговаривать. С Грошевым был очень неприятный разговор…»

И на второй день записи, когда Эльдар Рязанов, ведущий «Кинопанорамы», должен был беседовать со съемочной группой «Места встречи изменить нельзя», Высоцкий в Останкино не приехал. Вероятно, это стало одной из причин того, что его песни из «Кинопанорамы» также убрали.

По словам Янкловича, на «Кинопоанораму» «не поехал он не только потому, что поругался с Грошевым. Повторяю, у него в этот день не было «лекарства». Кое-как достали – что было делать… И он поехал в театр, а потом домой… Я позвонил:

– Как ты можешь! Там тебя люди ждут…

– А пошли они все!..»

Тогдашний неприезд Высоцкого в Останкино привел к крупной ссоре со Станиславом Говорухиным. И вплоть до июля они даже не разговаривали друг с другом. Режиссер о наркомании актера ничего не знал. Говорухин не подозревал, что Глеба Жеглова сыграл законченный наркоман. Хотя об этом хорошо знал друг Высоцкого Валерий Янклович, который тоже участвовал в съемках: он сыграл эпизодическую роль администратора Большого театра. Но вряд ли в наркотиках надо искать причину того, что Высоцкий воплотил в кино образ истинно народного героя. Просто Жеглов, как характер, был, в сущности, самим Высоцким, только лишенным его алкоголизма и наркомании. А также своих песен. Кстати, водку Жеглов пьет в сериале лишь однажды, после того, как бандит Фокс убил милиционера.

Станислав Говорухин так объяснил, почему Высоцкий в фильме не поет: «Он очень хотел спеть в этом фильме. Среди предлагавшихся им песен были и «За тех, кто в МУРе», и «Песня о конце войны», и «Баллада о детстве». Но, хотя песни мне и нравились, я был категорически против. Я считал, что это разрушит образ, и это будет уже не капитан Жеглов, а Высоцкий в роли капитана Жеглова. Володя обижался, мы ссорились. А однажды, когда я попросил его спеть в кадре песню Вертинского, он ответил:

– Если ты не хочешь, чтобы я спел свое, не буду петь и Вертинского».

Действительно, если бы Высоцкий запел, зрители бы воспринимали героя как Высоцкого, а не как капитана Жеглова. Но, по утверждению Аркадия Вайнера, инициатором отказа от собственных песен был Высоцкий: «…По сценарию Высоцкий в каждой серии поет свою песню за Жеглова, но в фильме этого нет. Он там поет две другие песни. Высоцкий написал заготовки всех пяти песен, но, когда шли съемки на Одесской киностудии, он вдруг сказал: «Ребята, а ведь это неправильно, если я буду выступать как автор-исполнитель. Мы тратим большие усилия, чтобы к десятой минуте первой серии зритель забыл, что я Высоцкий. Я – Жеглов. А когда я запою свою песню, все труды пойдут прахом». Мы скрепя сердце вынуждены были с ним согласиться».

Между прочим, актер, создавший образ самого «народного» милиционера, милицию на дух не переносил. Свидетельствует Говорухин: «Консультантом на фильме был заместитель министра МВД СССР генерал-лейтенант К. И. Никитин. Он просил, чтобы Жеглов хотя бы раз показался на экране в милицейской форме. Эту просьбу мне необходимо было выполнить, потому что за это я рассчитывал получить возможность оставить, к примеру, сцену, где Жеглов подбрасывает в карман Кирпичу кошелек, да и вообще предполагал, с какими огромными трудностями мы столкнемся при сдаче картины. Но Высоцкий был неумолим: «Нет, форму я не надену ни за что!» Для него милиционер сталинских времен ассоциировался с теми людьми, которые творили то страшное беззаконие. Он столько был наслышан об этом и так больно это переживал, что все, что было связано с милицией, не переносил на дух.