Сорок лет с В. А. Гиляровским - Николай Иванович Морозов
Утром, узнав о происшедшем, В. А. Гиляровский немедленно отправился в Кремль. Там уже собрались судебные власти, полиция, представители сыскного отделения. Находились здесь и корреспонденты газет. Представители власти заметно волновались. Оказалось, в соборе уже были произведены самые тщательные поиски грабителей, но их, к всеобщему удивлению, в храме не оказалось. В. А. Гиляровский, войди в суть дела, поразмыслил, прикинул опытным глазом и позволил себе твердо заявить вслух:
— Вор в храме.
Тогда начальник сыскной полиции Кошко вежливо заметил:
— Владимир Алексеевич, мы просим не мешать нам вести следствие.
В ответ на это писатель с еще большей вежливостью и вместе с тем с исключительной тонкостью сострил:
— Здесь не кошка нужна, а собака, — пустите собаку, она мгновенно найдет вам грабителя.
Члены следственной комиссии переглянулись с поощрительной улыбкой, однако на этот шаг пойти не решились. Естественно, вся Москва, да и мир, подняли бы на смех такую сыскную полицию. На всех улицах и перекрестках заговорили бы злорадно:
— Вот так сыщики… В четырех стенах церкви вора не нашли, собаку позвали на помощь…
Решили оставить в соборе на ночь двух городовых.
— Правильное решение, — отметил В. А. Гиляровский. — Вор уже сейчас умирает от жажды, а ночью он обязательно выйдет из своей засады пить лампадное масло.
Поставили на караул городовых, приказали им замереть. Когда все затихло, вор, не подозревая, что в храме есть сторожевые, решил вылезти из своего укрытия, чтобы промочить горло маслом. Он, как выяснилось потом, отсиживался за иконостасом в алтаре. Жутко было городовым в храме. А когда послышались шорохи, потом человеческие шаги, на них напал суеверный страх, они растерялись. Как только вор показался на середине амвона, городовые от страха открыли беспорядочную стрельбу. Шальные пули летели в разные стороны, попадали, как потом выяснилось, в изображения угодников, ангелов, в хоругви. Но больше всех испугался сам грабитель, от неожиданности, он сейчас же замер на месте, поднял руки вверх и в таком виде был схвачен.
В газетах отмечалось на основе данных следствия, что преступник действительно после вечерней службы спрятался на клиросе, пока выходили молящиеся и служители культа, а после того, как заперли двери храма, он приступил к Делу. Его задачей было вынуть драгоценные камни из золотой ризы иконы так называемой Владимирской богоматери. Работа шла удачно. Вынутые камни он уложил в небольшой мешочек, а потом, поднявшись по внутренним приспособлениям к окну, разбил стекло и выбросил ценности наружу, где уже дежурил его товарищ.
Проделав удачно операцию, вор ждал благовеста к ранней обедне, а утром, как только распахнутся двери, он готовился, смешавшись с народом, выйти из храма.
Но вот за дверью раздались чьи-то шаги, послышался лязг поворачиваемых тяжелых замков. Стало ясно: сторожевая охрана подняла тревогу, и тогда вор спрятался в алтаре.
В Москве много было разговоров на эту тему. Между прочим, одни в шутку, а другие всерьез говорили и о том, что если бы операция ворам удалась, то они все равно остались бы в проигрыше. Злые языки утверждали, что драгоценные камни из этой иконы задолго до «ювелиров» были выкрадены духовными особами высокого ранга, а вместо них в золотую ризу были вставлены ничего не стоящие стекляшки.
По делам мне пришлось быть на Никольской улице, и я зашел в магазин знаменитого московского букиниста П. П. Шибанова. Неожиданно встречаю там самарского землевладельца П. М. Мальцева. В Заволжье в шутку говорили: «У братьев Мальцевых, Паисия и Анисима, столько земли, что на ней можно поместить Францию». Другие тоже в шутку говорили: «Они сами не знают, сколько у них тысяч десятин». Паисий Михайлович был человек старый и одинокий. Увидев меня, он вскинул белую голову, оживился. Мы поздоровались.
— А я к вам в Столешники собираюсь.
— Милости просим, Паисий Михайлович, очень рады!
— Владимир Алексеевич сейчас дома?
— Дома. Вы давно в Москве? — спрашиваю.
— Позавчера приехал.
Мы вышли. Старик обратился к первому извозчику:
— В Столешники.
— Четвертачок, — ответил тот.
— Пятиалтынный, — буркнул старик.
— Двугривенничек, пожалуйте.
Старик, не отвечая, шагал дальше. От «Славянского базара» до Столешников цена была всем известна — двадцать копеек; наверное, старик эту цену сам платил не раз, но сейчас он уперся в пятнадцать. Второй извозчик тоже назвал двадцать. Старик настаивал на своем. Наконец пятый извозчик согласился за пятнадцать, но он согласился потому, что расстояние до места назначения уже значительно сократилось.
Мы садимся и едем. По приезде на место Паисий Михайлович достает кошелек и дает извозчику три рубля. Тот 'был изумлен и обрадован неожиданным сюрпризом.
— Этот
