Анна Вырубова - Фрейлина Её величества. «Дневник» и воспоминания Анны Вырубовой
«Если бы ты видел нашу Мари, это милое дитя! Что они с ней сделали! Она так бледна, так измучена, что на нее тяжело смотреть»[218].
Мама говорит:
— Когда же и кто уже успел ее измучить? Да и какое это дитя, которое чуть ли не с брачной постели кидается на авантюры. Ищет защиты у отца, который своим отношением к браку развязывает руки детям. Подробности этого брака, — говорит Мама о браке в. к. Марии Павловны со шведским принцем — полны пикантных подробностей. При чем это 17-летнее дитя Мария может дать 20 очков вперед своему более опытному супругу… Лучше бы, говорит мама, не выносить эту грязь на свет.
Мама полагает, что все это следствие влияния отца на детей. Я бы этого не сказала. Кругом столько грязи, что при желании, за хорошим примером долго ходить не придется.
Одно должна сказать (что бы ни говорили враги Папы и Мамы): лучшей семьи, в смысле взаимного отношения, как семья Мамы, я не встречала. И только люди очень развращенные или не отдающие себе отчета, могут считать отношения Мамы к старцу чем-нибудь иным, как поклонение чисто религиозное.
Я бы сказала: «тут все от Бога и во имя Бога».
И мне так больно слышать, как скверно говорят по этому поводу. Даже близкие мне люди не хотят понять, что в отношениях Мамы к старцу нет и не может быть плотского.
Они должны бы понять хоть такую простую вещь, что старец, несмотря на свою простоту, очень умен и очень чуток. Он знает, как Папа любит Маму и какой он ревнивый, как же можно допустить хоть какой-нибудь намек на другие отношения, кроме тех, о которых я говорю?
А в уме и в чуткости старца даже его враги не могут ему отказать.
Он взглянет на человека — и его глазами просветит. И такой человек не пойдет и не поведет другого на риск; а кто лучше старца знает Папу? Не только то, что он думает, а как думает, во что выливается его настроение. Ну, по моему мнению, так думают только очень неумные люди, уже не говоря о честности…
19 мая — 12.
Старец вчера зашел невзначай, я его не видела. Он говорил, что вечером занят. У меня Шурик сидела, Мума, ну, Петровнушка[219] гадала. Не мне, а Муме. К ней последнее время упорно присматривается генерал Совранов. По моему мнению, он и стар для неё и уж очень уродлив, с короткой ногой. Ну, а Вера Вал.[220] говорит:
— Все же положение даст, да и со средствами… Принят при дворе…
Вижу, что Муме он противен. Но она примиряется. Очевидно, очень уж тяжело живется им. Есть желания, есть молодость, а средств нет. Да. Ну, и вот, гадала ей Петровнушка.
— Ничего, — говорит, — из этого не выйдет. Дороги расходятся ваши… Важный генерал в одну сторону, а ты в другую…
Не успела окончить — зашел старец.
Она смутилась.
А он говорит:
— А ты постой колдуньюшка… Им гадаешь и мне погадай!
— Не стану, — говорит Петровнушка, — гадать. Вы сами лучше моего гадаете!
А старец и говорит:
— Я не гадаю. И гадают неверно… А это ты, бабка, хорошо делаешь, что барынь моих тешишь, побольше им ври, они это любят!
Засмеялся и ушел.
Утром мне говорит Петровнушка:
— И что у него за глаза! Даже страшно.
Говорит, что всю ночь не могла заснуть. Все его страшные глаза снились.
Между прочим, я уж несколько раз слышала такое мнение о нем. Особенно он сильно действует, когда видишь его в первый раз.
(Французский текст).
9 октября.
Опять мерзость. И ужас в том, что сделали ее священники. О, Боже мой, прости им… Кругом мерзость!
Мама говорит:
— Этот храм рано или поздно прославится.
Почему она так думала?
В четверг вечером она пошла в эту пещерную церковь[221]. С нею была только Марья Ивановна — няня Маленького. Когда они подошли, им открыли дверь (храм был заперт). Мама направилась к аналою и увидела, что там горит свеча. Она была так потрясена, что стала на колени и молилась в экстазе сорок минут.
Кто зажег свечу? Храм был заперт.
— Это Божий знак! — говорит Мама.
В церковь сделали богатый вклад. Мама послала облачение священнику, чтобы он заботился о благолепии храма.
(Русский текст).
11 октября—12.
Пишет мне Гнилушка[222]. Он узнал о болезни Маленького[223], и знает еще о том, что старца[224] нет, и потому думает, не удастся ли чем поживиться.
И пишет мне:
«Многоуважаемая Анна Александровна! Зная вату искреннюю преданность дорогим нашему сердцу Папе и Маме, а посему выслушайте меня. Меня объял ужас до слез, до сжимания сердца, когда я узнал через газеты о том, что Маленький опять болен и еще в такой момент, когда нашего молитвенника нет с вами. А посему умоляю вас, отдайте это Маме, и пусть в продолжение трех дней ему аккуратно дают. Если отвар, принятый внутрь, то-есть выпитый, как чай, не понизит температуры, то положить компресс из того же отвара. Температура обязательно упадет. При чем прошу вас в это время никаких других лекарств не давать. Кормить овсянкой на молоке и чашку бульона в день. Важное условие при лечении — никаких других лекарств и строгое исполнение предписанного мною. Только при таком условии я ручаюсь за скорое и полное выздоровление. Если у кого-нибудь явится подозрение, что эти лекарства ядовиты или, вообще, могут дать отрицательные результаты, то я предлагаю сделать настой на три чашки воды и выпить в один прием (взрослому) и находиться в полной безопасности»[225].
При письме приложены пакетики с порошками.
Мама, обессиленная бессонными ночами у постели Маленького, слабо улыбнулась на мое уверение, — что Маленький от этих порошков поправится, однако, послушалась. Перед сном Маленького напоила, а утром Маме дали телеграмму от старца, где он пишет:
«Мама моя дорогая, Господь услышал наши молитвы, твое дитя здорово. Молись, Григорий».
Когда Мама и Папа вошли с телеграммой и положили на головку Маленького, он открыл глаза и весело засмеялся. Мама опустилась на колени, а Папа заплакал. А Маленький сказал:
— Не надо плакать! Пусть выведут мою лошадку, я ей дам сахару!
Маленький здоров. Совершенно здоров. Мама как зачарованная, ходит, улыбаясь.
18 октября.
Когда об этом рассказали на половине Гневной, то она сказала:
— Удивляюсь, что исцеление молитвой совпало с присланными лекарствами Бадмаева. Почему не раньше и не позднее? Это похоже на то, что они действуют заодно.
Князюшка Андроников рассказал мне об этом и так хитро улыбнулся.
