Нина Шнирман - Счастливая девочка растет

Я вздрагиваю — действительно, если Наташи не будет — а это очень грустно, — то я, конечно, не буду… Да, но я уже очень большая… Соня вряд ли там будет… И самое главное — со многими людьми, почти со всеми, можно договориться, и мне кажется, что у меня это получается!

— Мамочка, но Тася там будет наверняка! Она ко мне очень хорошо относится — всё будет хорошо! Я рада, что всё будет хорошо в любом случае — я в этом уверена!

— Да, Тася действительно к тебе неравнодушна! — смеётся Мама.

И опять был перрон, поезд, в вагоне Наташа обнимала уже и меня и Анночку — она ей очень понравилась. Мы приехали в лагерь, и нас запихнули не в палатку, а в дом. А это хорошо — там тепло и простыни не становятся влажными и мерзкими!

Наташа ещё в поезде «выбрала» меня председателем, а сейчас надо было выбирать звеньевых — в три звена, — правда, зачем всё это нужно, кому нужны эти звеньевые — непонятно, но так всегда делается. И тут я подумала: а что, если сделать Анку звеньевой? Тогда вообще никто не посмеет на неё косо посмотреть! Я говорю Наташе:

— А что, если мы выберем Анночку звеньевой третьего звена — младшего?

Наташа говорит:

— Конечно выберем — она такая чудная девочка и умная!

Выбрали Анку звеньевой — и тут произошла одна неприятность. В палатке мы спали все вместе — весь отряд. А здесь комнаты на восемь — десять человек — одно звено. И я почему-то должна спать с первым звеном — так полагается. Таким образом из-за моей глупости Анка попадает в другую комнату — хоть она и в этом доме, и рядом, но она спит в другой комнате! Анночка очень расстроилась, я её утешила, говорю:

— Да я вообще от тебя не отойду, пока ты не заснёшь! — А сама думаю: ведь первый раз будет ночевать «не дома»!

Первые три дня всё было очень хорошо — мы в лес ходили, потом убежали втроём, и мы с Ёлкой показали Анке Бабушкину поляну. Анка каждому цветку радовалась, каждой бабочке! А на четвёртый день подходит ко мне Наташа, у неё смущённое лицо, и она говорит:

— Ниночка, нам с тобой посоветоваться надо, понимаешь, ко мне сегодня подошли девочки из Анночкиного звена и говорят: «Наташа! Зачем нам нужна звеньевая, которую спать укладывают?» Что будем делать?

У меня сердце сразу тук-тук-тук — ах вы, чертовки, думаю! Но потом сразу успокоилась, я даже не говорю теперь себе: «Нина, сядь!», я просто говорю про себя твёрдым голосом: «Нина!» — и… успокаиваюсь.

Я так спокойна, даже улыбаюсь, — и говорю Наташе:

— Это моя ошибка — не надо ей быть звеньевой! Она очень умная, но ещё даже в школу не ходила — с сентября пойдёт сразу во второй класс! Но она никогда не была в большом коллективе… в смысле — детском коллективе. Давайте выберем другую звеньевую… но Анночку переведём в мою комнату!

— Ты умница! — говорит Наташа. — Пойду с завхозом поговорю, чтобы кровать перенесли… и там всякие формальности. Ты настоящая умница! — И она уходит.

Когда я вижу, что она действительно пошла к завхозу, я мчусь в наш дом, вхожу в Анночкину комнату: грустная Анночка сидит на своей кровати, все девочки в другом конце комнаты, в кучке, — мне сразу всё понятно!

— Анночка, — говорю спокойно, — пойди, пожалуйста, в мою комнату, я скоро туда приду.

Анночка встаёт, выходит, а я спокойно, но уже совсем другим голосом говорю:

— Девочки, подойдите ко мне, надо поговорить!

Девочки подходят, лица у всех озабоченные и немножко тревожные, только у одной маленькая ухмылочка на лице. Я сразу почему-то думаю: это она всё затеяла и она станет звеньевой!

— Анночка не хочет больше быть у вас звеньевой, — говорю я спокойно и сухо. — Мы с Наташей решили, что она будет жить в моей комнате, и сегодня проведём выборы звеньевой вашего звена.

Маленькая ухмылка на лице девочки становится большой! И тут меня как будто раздувает от бешенства — я становлюсь выше, больше, страшнее и ору на них, глядя им по очереди в глаза своими, наверное, довольно жуткими глазами:

— Но если хоть кто-нибудь из вас дотронется до её мизинца, скажет хоть какую-нибудь гадость или посмеётся над ней — я голову оторву тому, кто это сделает! Я вам всем за неё оторву головы! Всем оторву!

Я быстро выхожу из комнаты и ногой как дам по двери — она так хлопнула, что непонятно, почему в ней стёкла не вылетели! Выбегаю на улицу, останавливаюсь. Стою — и становлюсь всё меньше, меньше и меньше. И начинаю думать: а что это я сейчас сделала? Зачем я наговорила всю эту чертовню про оторванные головы? Как я могу голову оторвать?! Что за идиотизм и глупость?! Быстро возвращаюсь в дом, вхожу в их комнату — ужас! — они так и стоят, как тогда, когда я орала на них, такое впечатление, что они… застыли, даже эта, с ухмылкой, но ухмылки уже нет, есть только оцепенение!

Мне неприятно, что я их так напугала, не просто неприятно, а как-то очень тяжело на них смотреть. Что делать? Думаю! В музыке после такого фортиссимо можно сразу… на пиано! В музыке можно, а с ними, наверное, надо постепенно.

— Девочки! — говорю спокойно, но уверенно и твёрдо. — Ведь вы понимаете — всё это в переносном смысле. Нельзя ведь человеку голову оторвать! Нельзя! Это просто такое выражение — конечно, неприятное выражение. Но подумайте сами, разве можно человеку оторвать голову, подумайте! И я никому не собираюсь отрывать голову! Ведь голову оторвать — это значит убить человека! Разве я могу это сделать?!

Делаю паузу и смотрю на них, они уже все немножко оживились, но лица тревожные.

И тогда я говорю тихо и спокойно, как Мамочка:

— Девочки! Не обижайте Анночку!

И тут они совсем пришли в себя, близко ко мне подошли и почти хором говорят: «Она такая хорошая!», «Она такая добрая!», «Она во второй класс сейчас пойдёт!», «Мы не будем её обижать!» И вот самое главное: «Ниночка, не волнуйся! Мы никогда не будем её обижать! Мы будем с ней дружить!»

— Хорошо! — опять говорю, как Мамочка. — Всё в порядке, девочки!

Улыбаюсь им, машу рукой и ухожу. Иду в нашу комнату — там Анночка на моей кровати сидит, но уже не грустная! Спрашивает меня немножко лукаво:

— Ты на них накричала? Они испугались?

Вот это да! Я так орала, что через комнату всё слышно было!

— Знаешь, Анночка, — рассказываю ей, — я сначала не сдержалась и наорала на них… глупости всякие говорила! Потом вернулась… и мы спокойно всё решили. Они обещали тебя не обижать и дружить с тобой! А с Наташей я договорилась так: ты теперь не звеньевая и будешь жить вместе со мной, скоро тебе кровать сюда принесут!

— Значит, мы теперь будем вместе жить? — радуется Анка и улыбается, улыбается!

— Да, вместе! — говорю.

Я так рада, что она со мной, что уже не ругаю себя за всю эту идиотскую историю с Анкой-звеньевой.