Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны
Братья Александр Золотухин и Геннадий Мещеряков.
Увидеть их не терпелось. Но день был субботний. «Самое подходящее время, – ответил рыжеволосый мастер, – работаем по субботам и воскресеньям, да еще по ночам, в третью смену, когда литейный цех отдыхает».
Открыли ворота, и мы их сразу увидели. Они стояли, как золотые, среди черных чугунных отливок – непривычное, необычное зрелище для завода прессов.
Нажали кнопку. Кран-балка поднял золотую тридцатипудовую ношу. Мастер дернул веревку и по заводу разнесся звук, какого никто никогда тут не слышал. В ворота с улыбкой заглядывали любопытные – кто слушал, кто сам норовил хотя бы хлопком ладони заставить колокол отозваться. В помещении рядом в опоках остывали еще два колокола, недавно отлитые. Для других готовили формовочную землю…
Поспешим читателю объяснить: завод тяжелых механических прессов продолжает прессы выпускать. Но из ворот его увезли уже и восемнадцать колоколов. Воронежцы слышат их голоса. С творцами необычной этой продукции я проехал к стоящему на окраине города храму. Поднялся на колокольню и увидел колокола, сверкавшие под шатром у звонницы, как золотые сережки. Из храма после заутрени расходились старушки. Не желая смущать их неожиданным звоном, мы удержались от соблазна ударить в колокола. Прикинули только, как далеко в заречные дали разносятся звоны. До этого храм обходился тремя колокольцами: один был с кулак, два других с детскую голову. Теперь колокольня обрела подобающий голос. Слушают его с радостью и те, кто знает дорогу к храму, и те, для кого он лишь нарядная, украшающая пейзаж постройка. Вечерний звон… Заутренний звон… Вернулось что-то важное на берега, где Петр I строил свои корабли.
На апрельском ветру и так и этак снимал я рядом с колоколами двух людей, затеявших нелегкое, необычное дело – возродить звуковые снаряды, служившие людям много веков. Вот они, мастера – двоюродные братья, воронежцы Александр Золотухин и Геннадий Мещеряков.
Сидим, пьем чай и говорим о колоколах.
С чего началось? Подумав, рыжеволосый Александр говорит: с детства. Мальчишкой из воронежской земли городка Семилуки поехал Александр к деду на Ставрополье, и там в селении Донская Балка услышал колокольный звон. «С той поры и болею колоколами».
Сейчас Александру без года сорок, хотя выглядит он на тридцать. Окончил строительный институт. На крупном заводе вырос до заместителя начальника цеха. А увлечением стали колокола. Собрал пластинки с колокольными звонами, ездил в Суздаль, в Ростов Ярославский, в Загорск – слушал звоны, сам звонить пробовал. «И пришла мысль: самому отлить колокол. Ну хоть один! Вырыть яму в саду и отлить».
Легко сказать – отлить колокол. Несколько раз с огромным вниманием смотрел Александр кинофильм «Андрей Рублев», стоял в размышленьях у колокольной ямы в древнем Ростове. Понял: отлить колокол – не кашу сварить. Из книжек узнал: последний российский колокол отлит на Урале предположительно в 1889 году. «Сто лет не лили колокола. А сколько за это время их сброшено с колоколен, с пожарных и часовых башен! Попался снимок: гора колоколов, свезенных фашистами в Гамбург для переплавки».
В Москве в Ленинской библиотеке разыскали для Алекскандра 200-летней давности книжечку о секретах древнего ремесла. Секреты в ней, однако, не раскрывались. «Одна часть олова на четыре части меди. И еще добавки…» Какие? Клали в расплав как будто солому. Какая-то роль отводится воску. Мешать расплав книжка советовала березовым шестом. Подсказывала: смертелен для колокола свинец. Не подтверждала книжка распространенное мнение, что улучшает звучание серебро – «горсть серебра умертвит трехсотпудовый колокол…» Сообщалось еще о необходимости молебна перед самой разливкой металла…
По крупицам собирал Александр «колокольные знания». В «Комсомольской правде» три года назад с вниманием прочитал очерк о венгерском колокольном мастере Лайоше Гомбоше. Почувствовал: старинное ремесло умирает повсюду. «И еще больше захотел отлить хоть один, хоть небольшой колокол».
Энергично заработала мысль, когда стали создаваться кооперативы. А что, если?.. Пришел на завод тяжелых прессов к главному металлургу Евгению Александровичу Черникову. Поделился идеей. Металлург засмеялся: «Да вы что – колокольный кооператив? Это не штаны шить, не шашлыки жарить. Вы представляете, на какую гору собираетесь влезть?» Однако, выслушав ходока, поговорив с ним более двух часов, понял, что дело имеет с человеком серьезным и знающим. Вместе прошлись по литейному цеху, прикинули степень его загруженности. Получалось: завод с выгодой для себя может сдавать в аренду «угол» литейки. «Только условие: на первом месте у вас не должна быть коммерция, – сказал металлург. – Поведете дело с мыслью о благе для всех – и помогать будут все. Я первый слуга ваш душою и телом».
После этого разговора Александр поехал к брату в Москву.
Геннадий работал на ЗИЛе штамповщиком-кузнецом. «Колокола? Да ты что – надорвемся!» Был и тут подробный, обстоятельный разговор. «Мы, придет час, умрем, а колокола будут жить», – говорил Александр. И брат согласился переехать в Воронеж.
Создать колокольный кооператив оказалось непросто. Банк не дал ссуду – «сомнительно-ненадежное дело». Поставил барьеры и горисполком: «Колокола – церковная утварь, ее производство – монополия церкви». Но братья хорошо уже знали: церковные мастерские шьют ризы, производят кресты, кадила, пишут иконы, льют свечи, но лить колокола мастерские, увы, не могут – трудное, сложное дело. Церкви готовы колокола покупать. Окончательно узел развязало письмо академика Бориса Викторовича Раушенбах. Из Совета по истории мировой культуры он написал: «Колокола не являются ни церковной утварью, ни предметами символики и атрибутики». Энтузиастам он пожелал успехов и обещал поддержку, поскольку и сам давно «болеет колоколами».
И вот создан кооператив. Одиннадцать человек. Тщательно продумана экономика дела. Заводу кооператив будет платить за аренду в литейном цехе «угла» тысячу рублей с каждого колокола. Деньги невелики, но завод не из коммерческих соображений покровительствует «литейцам» – сознает причастность к хорошему, нужному делу. Директор завода Александр Яковлевич Ковалев так и сказал: «Доброе начинание мы обязаны поддержать». Рабочим завода во внеурочное время разрешили работать в кооперативе».
Узкое место нового дела – металл. Медь и олово – на счету. Кооператив по закону может использовать только вторичное сырье – металлолом. Но и оно строго учитывается. По ходатайству церквей Воронежский горисполком выделил сырье для первой партии колоколов. Поскольку основными заказчиками кооператива будут церкви. Неизбежно, видимо, ходатайство высшей церковной иерархии перед правительством о выделении металла. Мы надеемся, Министерство культуры, Фонд культуры и общественность ходатайства эти будут поддерживать, ибо колокол – не только призыв посетить церковь, это голос нашей культуры, нашей истории, нашего желания вновь обрести утраченные ценности жизни.
Вот так обернулась прошлогодняя наша запись о колоколах в памятной книге «Прошлое – в настоящем». Надежда обернулась реальным делом. Наша задача сейчас: замечать и всемерно поддерживать все, что способствует возрождению духа и традиций народа. Зеленый здоровый росток в Воронеже обнадеживает: и в других начинаниях будет успех. Надо действовать!
Фото автора. 21 апреля 1989 г.
Таежный тупик
В январе получил от Агафьи большое, на восьми страницах, письмо-отчет о житье-бытье. В нем, как всегда, на первом месте стояла картошка – «320 ведер нарыла. На одну это много…». Сообщалось, что к зиме для привезенных кур поставлен маленький сруб с печкой, что куда-то исчез кот, что одного козла заколола на мясо, что, если соберусь приехать, то хорошо бы привезти веревку-привязь. «Корма козам заготовила вдоволь. Да еще Николай Николаевич Савушкин, когда прилетал, то сена привез и петушка. Петушок сначала, наверно, от робости, не пел, а сейчас поет и за курами начал бегать». Подробно и очень толково в письме изложено было событие, удивившее урожденную таежницу: «Я побытку вам опишу, всю жизнь не пришлось видеть такой побытки».
В ноябре, наблюдая в окошке волнение коз, Агафья вышла во двор. На огороде, в двадцати шагах от избы, стояла серого цвета не то собака, не то волк. Агафья схватила висевшее у двери ружье и «дала выстрел вверх для острастки». Собака не убежала. «Тогда я дала выстрел уже с прицелом, но промахнулась». Собака и после этого не убежала. Озадаченная Агафья покрепче заперла коз и из окошка стала наблюдать за двором.
Привезенный в прошлом году Дружок («хорошая собачка, но для забавы только – никого не облает») встретил таежную гостью своеобразно. Пытаясь не пустить с огорода во двор, впился ей в нос, но отпора не получил. А через день-два собаки (так решила Агафья) уже вполне дружелюбно бегали по двору, лежали вместе на объеденных козами ветках. Утвердившись в мыслях, что это чей-то приблудный пес, Агафья высыпала на пень в огороде миску вареной картошки. Собака с жадностью проглотила еду.
