Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Цивилизация

Муравьиных не счесть формаций,Но, эпохи в генах храня,Столько бывших цивилизацийМуравьи несут для меня.

И для новеньких популяций,Муравьиных прав не тесня,На одной из безвестных станцийЯ отдам эстафету дня.

Все проходит – фижмы и тульи…Но заметьте – мы строим ульиПо подобию городов.

И, когда воцарятся пчелы,Позабудут, как все учел онЭтот пасечник – САВАОФ!

Старая большевичка

Не книга жизни – только предисловье,Миг радости – и вечная печаль.Страницы первых глав пропахли кровью,Там, что ни строчка, – то свинец, то сталь.

Но вновь кладет газеты к изголовью.Свинца вдохнет – и снова станет жаль,Что где-то, кто-то жертвует любовью,И вновь она с тревогой смотрит вдаль.

И в даль грядущего, и в даль былого,Но ничего не переделать снова,Недаром стал всесилен человек.

Все грезила о перестройке мира.Есть на Арбате у нее квартира —Арбата хватит ей на краткий век.

Оловянные солдатики

Нет чинов и нет наград,Но мои команды святы.Так раскрашенных солдатМуштровала я когда-то.

Песни петь учила в лад,Разъясняла, что им свято.И ходили на парадОловянные солдаты.

Пели бодро на параде,Что чужой земли ни пядиПолучить мы не хотим.

Шли мы оловянным маршем,И в цветном бездумье нашемПуть наш – неисповедим!

Присказка

Может, плыть кораблю,Может, швартоваться,Может, говорить: «Люблю»,Может, притворяться.

Может, жизнь загублю —Нет нужды стараться,Может быть, во хмелюБуду услаждаться.

Может – да, может – нет,Невелик мой секрет,Несложна задача.

Хмель, еда и табак —Не Земля, а кабак!Может, все иначе?!

«По Москве я блуждаю тенью…»

По Москве я блуждаю тенью,Растеряв почему-то плоть…Но не в силах я внять смиренью —До сумы, до каторги вплоть.

И за днем все теряю день я,И не могут меня смолотьЖернова могучего тренья, —В этом дух помогает хоть!

Руки в стороны, ноги врозь!Спрячьте розги – пройдут насквозь.Что мне сделается, скаженной?!

Сквозь людей прохожих иду,Вижу все на свою беду —Новостроящийся Блаженный!

Олимп

Мне, в общем-то, не привыкатьВсе парадоксы объяснятьЛогичною причиной.

Выкрикиваю в пустотуЯ сумасшедшую мечту,Взываю: «Будь мужчиной!»

Нет, не простил Олимп измен,Но исчезали богиИ совершали свой обменНа новые чертоги.

Дорога – кладезь перемен.Мне с каждым – по дороге.Коль новый бог придет взамен, —Я встану на дороге!

Странный проситель

Мне, словно божества, – слова,Я не гожусь на роль просителя…И плещется бассейн «Москва»Там, где был храм Христа Спасителя.

А ты, осмыслив мир едва,В себе провидишь победителя…И плещется бассейн «Москва»Там, где был храм Христа Спасителя.

Теперь я скромно говорю,Что всем бассейн «Москва» дарю.(О, москвичи! Меня простите ли?)

Но не отдам я никомуМою суму, мою тюрьму,Мой Китеж – ХРАМ ХРИСТА СПАСИТЕЛЯ.

Начало расплаты

НЕ по щучьему веленью —По хотенью моемуВсенародному терпенью —Всенародную суму.

Нам привычно это тренье…Если терпишь – то забвеньеПочему-то… Почему?!

Я ни в чем не виновата,Для меня живое свято,И неведом мне азарт.

Плохо в мамонтовой шкуре…Но сегодня в БайконуреСостоялся новый старт.

Музей вечности

О бравой бренности на поле браниЯ почему-то слов не нахожу.Ведь я всего лишь вечности служу,А вечность – не предмет для собиранья.

Но, может, если приложить старанья,(Об этом умозрительно сужу,Хотя витриной умников ссужу), —Собрать удастся звездное сиянье.

Всегда неполон будет каталог.Но честь тому, кто хоть отчасти смогПредставить людям вечности частицу.

Но чтоб не спятил этот гусь с ума,Я лучше объясню ему сама.Что вечность в вечности – не сохранится.

«Вычеркивали строчки черной тушью…»

Вычеркивали строчки черной тушью,Как будто вырубали топором.И гром гремел. И был не слышен гром.И мне переворачивал он душу.

И черной тушью белый лист пестрел,Как в честном поле частые могилы.Мы видели. Мы знали. И могли мыВоображать, что это не расстрел.

А строй случайно уцелевших строкИное обретал существованье,И лишь черновики хранились впрок,В надежде на посмертные изданья.

Их оживят. И к ним проявят такт…Но запоздало возвращенье к жизни:В нелепом и смешном анахронизмеНе боль души —литературный факт!

Главный цензор

Главный цензор Российской Империи!Безоглядно сегодня вам верю я —Вам доверие возвращено.

Рифмы – вздор. Но такими мериламиВы измерены славянофилами,Что не верить вам просто грешно.

О, свобода за строчками Тютчева!Разум в странствии, как пилигрим…Ты цензуре была не обучена,Презирала подделку и грим.

Мы – наследники духа могучего —О величии прошлом грустим…Но не верим мы слабости случая —Новых тютчевых мы запретим!

«На родине – а все-таки в изгнанье…»

На родине – а все-таки в изгнанье,Свободные – а все-таки рабы…Довольствуемся скудным подаяньемПривычной, узаконенной судьбы.

Пришла пора спросить себя: готов лиТы променять на творчество уют,И против внутренней работорговлиПоднять незримый одинокий бунт?

И совести горчайшее лекарствоНедуг сомненья исцелит во мне…Любовь, рукомесло или бунтарствоСо временем поднимутся в цене.

Когда я справлюсь с этой долгой болью,Я простоту надежды обрету.Но как пока темно в моем подполье,И как борьба похожа на тщету!

Я вышла бы в леса, на волю, к свету,Но нынче вырубаются леса.Бензином и соляркой пахнет летоИ ядохимикатами – роса.

К друзьям ушла бы… Но у них все то же —В оконной щели – нездоровый свет.Я помолилась Богу бы… Но – Боже! —В двадцатом веке даже Бога нет.

На бесконечный спор с самой собоюСебя я добровольно обреку.Знакомство и с тюрьмою и с сумоюНам на коротком выпало веку.

И потому шепчу я утром: «ЗдравствуйСамой себе неведомая Русь!»Когда окончится эпоха рабства,Безвестно я на Родину вернусь.

Стихи Ирины Озеровой в переводе на английский язык Уолтера Мэя