Арман Лану - Здравствуйте, Эмиль Золя!

По мнению Гийемена, в этом романе следует искать истоки обращения Золя к натурализму. «Если у меня нет другого выбора, — замечает вымышленный, созданный критиком Золя, — и я должен принять жизнь не такой, какой ей следовало быть, а такой, какая она есть, то мне не остается ничего другого, как окунуться в нее с головой и испить чашу до дна». Убедившись на собственном опыте, что надо отбросить лицемерие и условности, Золя бросается в натурализм — такова реакция этой возвышенной души. Пройдет время, и один из приверженцев Золя назовет эту его реакцию тошнотворной.

Эта гипотеза благородна. Недаром, согласно этой гипотезе, участие Золя в Деле Дрейфуса рассматривалось как искупление ею писательского успеха. Но она не учитывала более существенных факторов биографии и психического склада самого Золя.

Разумеется, все происшедшее с Бертой ошеломило Золя, и он понял, как беспомощна любовь перед злом. Но, как мы видели, он мечтал о подобном романе еще до встречи с Бертой. В этом — главное.

Во время создания романа Золя уже не был похож на восторженного юношу, идеализирующего жизнь. Нужда достаточно потрепала его и породила чувство негодования и ненависти ко Второй империи. Он жаждет успеха. Он сам пережил роман Лоранс и Клода — или Берты и Эмиля — и хорошо прочувствовал все то, что затем вложил в образ Клода. Кроме того, он как художник расширил образ, придал ему романтический колорит и заставил жить своей жизнью. Когда Золя писал «Исповедь Клода», он еще не порвал с тем юношей, который с восторгом читал Мюссе, бродя по полям Прованса. Особенно часто он вспоминал «Исповедь сына века» и «Ролла».

Нельзя недооценивать того влияния, которое позволяет выделить литературно навеянную часть, содержащуюся в произведении. Сравните предисловие «Исповеди Клода» с отрывком из письма Мюссе, приведенным Эмилем Энрио в его книге «„Исповедь сына века“, Альфреда де Мюссе»: «Мир узнает мою историю; я напишу ее. Может быть, она никому не пригодится, но те, кто идет той же дорогой, что и я, увидят, куда она ведет; те, кто ходит по краю пропасти, может быть, побледнеют, услышав грохот моего падения…» — и вы увидите тот же юношеский эгоцентризм, тот же романтизм и даже некоторую наигранность, вплоть до тона.

На основе пережитого развивается явление литературной галлюцинации. Молодой Золя в период работы над «Исповедью Клода» — убежденный идеалист, как говорит Гийемен, но это также и честолюбец, готовый перегрызть горло, чтобы добиться своей цели!

Клод, живущий в самом Золя, которого сумел рассмотреть Анри Гийемен, — это, в сущности, тот же самый человек, который после Дела Дрейфуса раскроется в своей удивительной простоте в «Евангелиях». В непрерывной дуэли между Клодом и Растиньяком Клод к концу своей жизни все же одержит победу.

На тему возрождения падшей женщины, часто встречающуюся в славянских литературах того времени и у всех романтиков, откликнется и Толстой. Но мы пока не дошли до того времени, мы еще находимся в 1866 году.

Золя — торговец книгами, использовал свой опыт и поставил его на службу Золя-автору. Об этом много говорили. Были пущены в ход такие слова: «гнусный реализм»! Но распродажа второй книги шла слабо. Золя откровенно писал Валабрегу:

«Вы спрашиваете, какой доход я получил от своей книжки. Сущие пустяки. Книга никогда не прокормит автора. Я заключил с Лакруа договор, который предоставляет мне 10 процентов… Значит, я получаю 30 сантимов за отпечатанный экземпляр. Всего отпечатано полторы тысячи экземпляров. Посчитайте сами…»

Золя размышляет над этими цифрами и приходит к выводам, последствия которых сильно скажутся на структуре его творений:

«Заметьте, мой договор очень выгоден. Он дает право публикации романа в газете. Любое произведение, чтобы прокормить автора, должно сначала пройти через газету, которая платит по справедливости, от 15 до 20 сантимов за строку».

Со времени выхода в свет «Исповеди Клода» Золя обуяло страстное желание расширить круг читателей и получить побольше денег. Он пойдет по тому же пути, по которому шли почти все романисты XIX века, — по пути романа-фельетона. Это очень важное обстоятельство: роман пишут иначе, имея в виду, что он будет печататься в газете с продолжением.

В это же время в квартире Золя на бульваре Монпарнас, 142 (опять новый адрес!), и в издательстве Ашетта производят обыск. Полицейские власти не преминули заметить, что он когда-то публиковал стихи в еженедельнике Клемансо «Травай». Золя чувствует, как над его головой сгущаются тучи. Он уже давно подумывает распрощаться со службой у Ашетта и заняться только литературой. Со смертью Луи Ашетта его протеже потерял доверие фирмы. Авангардистская деятельность Золя пришлась не по душе правлению фирмы. И он подает в отставку. Он намеревается заменить службу в издательстве «редактированием некоторых книг, заказанных у Ашетта». И уход из издательства — своего рода джентльменское соглашение.

Он сам подчеркивает свою скаредность:

«Я буду выколачивать деньги, и чем больше — тем лучше».

Как же изменился этот человек! Человека, переписывавшегося с Валабрегом, и автора сентиментальных писем Сезанну отделяет пропасть.

Таковы изменения, происшедшие в результате публикации «Исповеди Клода». Мы уже видели, каким превосходным критиком оказался генеральный прокурор. Этого проницательного чиновника мог побить только сам Золя:

«Некоторые главы написаны бледно, в них много наивного. Иногда не хватает порыва, на смену наблюдателю приходит поэт, тот поэт, у которого еще на губах молоко не обсохло. Произведение еще не зрелое, оно написано ребенком, который плачет и возмущается».

Сегодня мы ничего не можем добавить к этим двум мнениям: мнению цензора и мнению писателя.

Глава вторая

Двадцать пять лет назад Эмиль де Жирарден основал дешевую газету «Пресс» и этим мероприятием чисто экономического порядка совершил полный переворот в журналистике. Газеты, полтора века бывшие проводниками довольно грубых, но тем не менее оригинальных, сыгравших свою роль в революции 1789 года идей, благодаря его инициативе превратились в могучее средство воздействия на массы.