Джон Эш - Византийское путешествие

Краткая история солнечных комнат

Хотя путеводители уделяют Афьону мало внимания, это один из самых симпатичных городов Анатолийского плоскогорья. Его современная архитектура предсказуемо невыразительна, зато по сравнению с Эскишехиром (в глубине души я боялся, что и здесь будет та же самая картина) Афьон держится с достоинством и очень гордится собой. Улицы чистые и в прекрасном состоянии; есть парк с фонтанами и открытыми кофейнями, гостиницы с террасами и висячими садами, откуда можно любоваться, как за огромную черную скалу садится солнце; в городе имеется несколько отличных ресторанов, в одном из которых висят причудливые барочные зеркала, а официанты одеты в униформу. Но главная достопримечательность Афьона, помимо приветливых жителей, заключается в его на редкость хорошо сохранившемся Старом городе, на который путешественник может в спешке и не обратить внимания, так как б́ольшая его часть скрывается в узкой долине к югу от крепости, а связывающие его с современными кварталами улочки неприметны. Эти кривые улочки начинаются от оживленной базарной площади, где можно купить буквально все, включая роскошные ковры, но только не прославивший город опиум. В квартале мясников впечатляющие груды окровавленных костей привлекают стаи тощих псов, а сразу за базаром возвышается стильный офис-новострой с изящным четырехэтажным атриумом, окруженным широкой лестницей. Как видно, турецкий архитектурный гений еще жив, и его утомленные розовые и голубые цвета, которые наверняка вызвали бы постмодернистское оживление в Нью-Йорке, смотрятся исключительно к месту в старых кварталах Афьона, где большинство домов выкрашены в более яркие их оттенки. Достигнув окраины города, мы засомневались, не пропустили ли цель нашей прогулки – Большую мечеть.

Шли мы в правильном направлении, но вполне могли заблудиться, так как снаружи мечеть представляет собой в общем-то малозаметное, ничем не украшенное прямоугольное строение, покрытое низкой кровлей. Мечеть отнюдь не мала, хотя эпитет «большая» – явное преувеличение. Зато интерьер мечети производит колоссальное впечатление, совершенно не сопоставимое с ее действительными размерами. Законченное в 1272 году строение – редкий пример деревянной сельджукской «зальной мечети». Резные балки плоского потолка покоятся на упорядоченном скоплении красноватых деревянных колонн, увенчанных изысканно-капризными капителями, напоминающими сталактиты. План здания предельно прост и отсылает к доисламским временам. Мне он напомнил колонные залы, или ападаны, персидских царей династии Ахменидов в Персеполе. Увлеченно разглядывая потолочные балки и капители, я поначалу не обратил внимания на пол. На фотографиях он покрыт роскошными цветными коврами и килимами, а здесь – унылая поверхность, застланная серым ковром фабричного производства. Я поинтересовался у служителя, открывшего нам мечеть, что случилось с килимами. Он без малейшего замешательства и с нескрываемой горечью отвечал: «Немцы украли». В ответ на мой вопрос, как это могло случиться, он пожал плечами и воздел ладони к небу. Из дальнейших расспросов стало ясно, что однажды ночью килимы попросту исчезли: скорее всего, их выкрали по заказу западноевропейских или американских дельцов. Поскольку воров не поймали, установить их национальную принадлежность невозможно, а надежды на возвращение нет. Все это служитель поведал мне с беспримерным фатализмом. А что делать? Запад богат, Турция бедна, здесь нетрудно подкупить людей.

Путь к крепости начинается по другую сторону улицы напротив Большой мечети. Поначалу он петляет взад-вперед по травянистым склонам, а потом, когда скала вздымается перед глазами отвесной стеной, путнику приходится принять епитимью в виде подъема по семистам сорока ступеням. Темная, а местами и просто черная скала расцвечена яркими оранжевыми лишайниками и затуманена розовыми, лиловыми и желтыми цветами, растущими в расщелинах, где им как-то удалось укорениться.

Сама история запечатлела себя в афьонской скале. Ее зубчатые сельджукские и османские стены покоятся на византийских фундаментах. Вид с вершины позволяет бросить взгляд в геологическое прошлое. С запада крепость окружена широким холмистым полукружьем, напоминающим поросший травой театр, восточные пределы города ограничены зазубренными черными выходами скальных пород. Становится ясно, что находишься в центре разрушенного вулканического конуса, вся горная порода которого исчезла, унесенная водой и ветром.

В крепости мы были не одни. Какая-то семья устроила пикник у ворот, и по мере того как мы карабкались по скалам, двое молодых людей то и дело оказывались чуть впереди или чуть позади нас. Им явно хотелось вступить с нами в разговор, но сделать это не позволяла то ли вежливость, то ли застенчивость. Немного спустя мы уже беседовали, хотя это оказалось головоломной задачей: мы говорили по-турецки очень плохо, а наши собеседники по-английски – еще хуже. Выяснилось, что, несмотря на свой юный возраст (на вид обоим было около восемнадцати лет), они служат коммивояжерами в Ушаке, где занимаются довольно безнадежным делом – продажей глиняных горшков афьонским домохозяйкам. Они тут же продемонстрировали нам рекламные брошюры, а когда мы собрались уходить, встали вдвоем на самом высоком месте скалы и запели. Голоса их звучали на редкость слаженно, а мелодия была тягучей и приятной, хотя и очень тоскливой. В Турции мужчины любят петь, хорошие голоса здесь не редкость. Пирушки, на которых выпивается впечатляющее количество крепкой ракии, гораздо чаще заканчиваются душераздирающими песнями, чем потасовками. Судьбоносная тоска и любовь к заунывным, завораживающим мелодиям, без сомнения, произрастают из самой анатолийской земли, из ее широких просторов, усеянных руинами, из ее смутных мерцающих горизонтов, пронизанных негостеприимными горными вершинами.

Из крепости открывался вид на Старый город, и мы решили продолжить обследование улиц, окрашенных в голубые и розовые цвета. Ни один дом тут не похож на другой, зато многие имеют над крышами навесы. Эта особенность, которую мы считаем типично османской, – самая обычная черта византийских домов, а поскольку вторгшиеся в Анатолию турки не имели навыков строительства, ее можно считать продолжением византийской традиции. До наших дней, увы, не дошло ни одного подтверждающего это предположение д́ома, зато письменные источники делают его несомненным. Верхняя терраса предусматривалась архитектурным проектом (у римлян она называлась «солярий», а у греков «гелиакон»), и императоры издавали многочисленные постановления, призванные упорядочить этот и иные аспекты городского строительства. Особенно они заботились о том, чтобы дом́а состоятельных граждан не заслоняли от солнца более скромные жилища. Например, когда одна старуха пожаловалась императору Феофилу на его свояка Петрону, выстроившего свой дворец так, что он заслонил ее дом от солнца, Феофил распорядился провести расследование. Убедившись в справедливости жалобы, он приказал снести постройку Петроны. Так что гелиакон был элементом, как мы бы сейчас выразились, престижным. Домовладелец, получающий больше солнечного света, чем его сосед, демонстрировал тем самым свое благосостояние и общественный статус. Гелиакон высоко ценился привилегированными византийскими дамами, вынужденными вплоть до XI века вести довольно уединенную жизнь, – сквозь решетчатые окна своих террас они могли наблюдать за жизнью улицы, оставаясь невидимыми.