Раиса Аронова - Ночные ведьмы

Штурман продолжает обшаривать глазами поверхность моря. Я тоже умоляю судьбу свести нас с затерявшимся катером, ведь теперь он нам, пожалуй, нужнее, чем мы ему: если упадем в море, у нас будут хоть какие-то шансы на спасение — все-таки рядом люди.

Летчики иногда говорят: «Долетел на самолюбии». На чем мы долетели тогда, трудно сказать, только после у меня несколько дней болели челюсти, до того крепко сжимала зубы.

Прямо с ходу посадила самолет, зарулила на стоянку, выключила мотор да так и осталась сидеть, уставившись злым взглядом на манометр.

— У вас приборы все в порядке? — услышала тоненький голосок Верочки Бондаренко, мастера по приборам.

Более неподходящего момента она не могла выбрать для такого вопроса! Но даже и сейчас я не смогла бы обидеть ее каким-нибудь резким словом — уж такая она была, ваша Верочка!

Бондаренко сильно напоминала мне артистку Янину Жеймо. Маленькая, с круглым миловидным лицом, открытым взглядом больших серых глаз, глядевших немного удивленно, она была порой похожа на ребенка. В полку все любили ее. Но, конечно, не за красивые глаза, а за золотые руки. Она отлично знала свое дело, работала без устали и без отказа. Иной раз придешь с задания с взбудораженными нервами, с пробоинами в самолете, кричишь и на техников, почему не заправляют горючим, и на вооруженцев, почему так долго не подвешивают бомбы, а как только услышишь звонкий, голосок Верочки: «У вас с приборами все в порядке?» — сразу смягчаешься и уже безо всякого раздражения, весело отвечаешь: «Все нормально, Верочка!»

На этот раз я не могла ей так ответить.

— Верочка, сними манометр и швырни его подальше… в море. Из-за него я, наверное, седая стала.

В редкие минуты раздумья, вспоминая довоенное прошлое, заглядывая в будущее и сравнивая то и другое с настоящим, я ловила себя иногда на мысли о том, что сейчас, пожалуй, переживаю самую лучшую пору своей жизни. Мысль на первый взгляд нелепая, абсурдная. Как? Ведь война приносит людям бедствия, великое горе, смерть, а мне, выходит, она дарит лучшие годы? Все это так — и не так.

Мое сердце не каменное, оно сжималось при виде руин и пожарищ, свежих холмиков у дороги, при звуках прощальных залпов над могилами подруг. Оно горело ненавистью, когда я узнавала о злодеяниях врага, об ужасах жизни в фашистской неволе. И в то же время во мне жила постоянная, глубокая радость. Радость оттого, что участвую в борьбе, что нахожусь на переднем крае этой борьбы и, главное, что у меня нашлись силы и способности для этой борьбы. Было радостно сознавать, что могу сдавать экзамены не только в институте, но и здесь, на фронте. Ведь каждый полет являлся не только маленьким вкладом в общее дело, но и большой личной победой. Либо в коротком, но жестоком единоборстве с вражескими зенитчиками, либо в борьбе со стихийными силами природы, либо это победа над своими слабостями. Случалось, демон-искуситель шептал на ухо: «Видишь, там, впереди, самолет погибает в зенитном огне. Через несколько минут то же будет с тобой. Куда же ты лезешь на верную смерть?» Как было не радоваться потом, что в такие минуты голос совести и долга оказывался сильнее этого шепота!

Победы всегда приносят человеку счастье и радость. И чем труднее они достаются, тем полнее потом радость. А на войне победы даются нелегко!

8 апреля, накануне наступления нашей Отдельной Приморской армии в Крыму, полк получил задачу: бомбить войска и технику противника на дороге Керчь — Багерово.

— Сегодня посмотрим «Керчь на экране», — проговорила с серьезным видом мой штурман Полина Гельман, когда мы шли от КП к самолету. — Зениток и прожекторов в этом районе, ой, как много!

«Керчь на экране» — так летчицы стали называть полеты на Керчь после того, как просмотрели фильм «Концерт на экране» (передвижная кинобудка как-то заехала в наш полк и прокрутила эту картину).

За первые два полета мы досыта насмотрелись на «экран». Сейчас наш самолет снаряжали для следующего вылета. Полина пошла докладывать, а я сидела в кабине и, стараясь отвлечься от волнений, только что пережитых над целью, напевала потихоньку:

«Дывлюсь я на небо та и думку гадаю…»

Подошла штурман полка Женя Руднева.

— Как сегодня над целью? Какой ветер?

— Сносит влево, зенитки бьют вверх, а прожекторы мечутся во все стороны, — ответила ей в шутку.

— Ясно. Сейчас полечу проверю, насколько точна твоя информация. — И Женя улыбнулась своей обычной милой и спокойной улыбкой.

— С кем ты летишь?

— С Пашей Прокопьевой.

— Смотри, будь внимательнее. Она молодая летчица, а сегодня обстановка очень сложная.

Руднева вылетела перед нами за три минуты.

Бывшая студентка механико-математического факультета МГУ, Женя вначале летала рядовым штурманом, потом ее назначили штурманом эскадрильи, и вот уже около года она штурман полка. Не хотела — приказали. Но в боевой работе она не отставала от рядовых штурманов и почти каждую ночь летала на задания.

Рудневу любили в полку. Большая умница, с мягким, уравновешенным характером, всегда спокойная, приветливая. Ее внешность как бы дополняла характер: мягкие, светлые волосы, большие голубые глаза, оттененные густыми, длинными ресницами, нежное, белое лицо с легким румянцем. Походка несколько неподходящая для военной формы, которая сидела на ней мешковато. Эта девушка никак не вписывалась в суровый пейзаж войны. Ее мечтательный взгляд часто был обращен к звездам: она любила астрономию. Женя знала наизусть много сказок, стихов, мастерски читала Горького.

«Безумству храбрых поем мы славу! Безумство храбрых — вот мудрость жизни! О, смелый Сокол! В бою с врагами истек ты кровью… Но будет время и капли крови твоей горячей, как искры, вспыхнут во мраке жизни…» — с каким восторгом слушали мы ее!

…Наш самолет подходил к цели. Там по кому-то стреляли из эрликонов: самолет серебристой птичкой бился в луче прожектора. И вдруг вместо самолета появился огненный шар. В первое мгновение мы не разобрали, что произошло. Но когда от пылающего шара начали разлетаться в стороны разноцветные ракеты, все стало ясно.

— Самолет горит! На борту рвутся ракеты! — в волнении закричала я Полине.

— Наш… Неужели Женя?!

Горящий самолет быстро падал. Еще секунда, другая, потом взрыв на земле — и все погасло.

Весть о гибели Жени Рудневой потрясла весь полк. Не верилось, что среди нас нет больше этой нежной голубоглазой девушки, нашего милого философа и мечтателя.

Незадолго до гибели Женя записала в дневнике:

«А ведь жить так хочется, родная,

и в огне так хочется любить!»