Майя Заболотнова - Тургенев и Полина Виардо. Сто лет любви и одиночества

– Войдите, – произнесла я.

Дверь распахнулась. На пороге стоял Шарль. Волосы его были в беспорядке, шейный платок сбился, и сам он выглядел весьма взволнованным.

Едва сдержав восклицание, я поднесла руку к губам, стараясь унять волнение.

– Получили ли вы мое письмо? – спросил он вместо приветствия.

Я медленно кивнула.

– Я не дождался ответа ни вчера, ни сегодня, но больше ждать я не могу. – Он стремительно пересек комнату и остановился в шаге от меня. – Сейчас, стоя передо мной, глядя на меня, скажите – чувствуете ли вы хоть что-нибудь в ответ? Есть ли в вашем сердце хоть капля любви ко мне?

– Мы оба с вами знаем, – заставила я себя произнести заранее приготовленную фразу, – что… любые отношения, кроме дружеских, для нас решительно…

– Остановитесь! – он вскинул руку, заставляя меня замолчать. – Нет, не говорите мне этих слов. Я знаю, что вы должны сказать, но я жду от вас другого – искренности! Скажите, что в вашей душе есть ответное чувство – и я буду знать, что я – счастливейший человек на этой земле, ибо это и есть счастье – любить вас и знать, что вы любите в ответ. Большего мне не надо, лишь только знать. Или скажите, что никогда и ничего ко мне не чувствовали – и я вновь стану вашим другом, никогда больше не побеспокою вас своими признаниями, никогда не заставлю вас испытывать сомнения или неловкость.

Я молчала, не в силах вымолвить ни слова.

«Солги! – говорил мне голос разума. – Скажи, что он лишь друг для тебя, возвращайся в Париж и никогда не вспоминай об этом безумии!»

Но чем дольше тянулось это молчание, тем отчетливее я понимала: я не смогу произнести этого, я не в силах солгать. Шарль смотрел на меня, не отрываясь.

– Полина, – прошептал он, наконец, нарушив молчание. – Моя Сафо… Скажи мне… Любишь ли ты меня?

Едва не лишаясь чувств, я, словно находясь в каком-то чудесном сне, кивнула, прикрыв глаза:

– Да…

Я стояла, не шевелясь, в ожидании страшной кары за это признание, но земля не разверзлась подо мной, и Господь не поразил меня тут же, на месте. Не в силах ни пошевелиться, ни сказать что-нибудь, ни хотя бы открыть глаза, я по-прежнему стояла, замерев, когда почувствовала прикосновение его губ к своим губам. В одно мгновение мне показалось, что вместо крови моей течет огонь, мир завертелся вокруг меня, и откуда-то издалека я услышала его шепот:

– Одно твое слово – и я уйду, и никогда больше не буду искать встречи с тобой.

– Нет, – прошептала я в каком-то исступлении, чувствуя, что если он покинет меня сейчас – я тут же умру. – Не уходи!..

На другой день мне нужно было уезжать в Лондон. Шарль уезжал несколько дней спустя – у него еще были в Англии неоконченные дела. Всю дорогу до Франции я пребывала точно в каком-то оцепенении – ни чувств, ни мыслей. Я не вспоминала ни ночи, которую провела с Шарлем, ни прощания, – страстного и нежного, с клятвами и слезами, – последовавшего наутро. Я словно была окутана туманом, через который не пробивалось ни единой мысли. Я не думала о том, что произошло, и не строила планов – ни на жизнь с Луи, ни на продолжение романа с Шарлем.

И лишь во Франции я, наконец, начала осознавать положение, в котором оказалась. Раскаяние мое было безгранично. Я сошла с корабля, почти ослепшая от слез, и в Париже уже не могла остановиться и плакала, не переставая. Не в силах тотчас же по прибытии отправиться в Куртавнель, я остановилась в гостинице и почти не выходила из номера. На мое имя приходили письма – я получила две записки от Ари Шеффера, моего доброго друга, но не ответила на них. Мне казалось, что я схожу с ума. Я предала доверие самого близкого мне человека, поддалась наваждению, совершила страшный грех, и простить сама себя уже не могла. Но хуже всего было то, что моя страсть к Шарлю никуда не делась, она по-прежнему жила во мне, и я, представляя, как с раскаянием буду молить Луи о прощении, понимала, что это будет совершенно бесчестным поступком, ведь, представься мне такая возможность, я вновь упаду в объятия моего молодого любовника.

Я понимала, что нужно справиться с этим безумием, но взять чувства под контроль не могла. В конце концов, единственным выходом, который я видела, стало самоубийство. Едва я приняла это страшное решение, как в душе моей поселилось спокойствие. Холодно и отстраненно я думала о том, что моя страсть умрет вместе со мной, и все, что ждет меня, – это вечный сон. Я не хотела откладывать, боясь, что, если промедлю, у меня может не достать решимости, и тем же вечером, нарядно одевшись и тщательно причесав волосы, вышла из дома и направилась на набережную Сены.

Наверное, я представляла собой странное зрелище – женщина с безумным блуждающим взглядом, идущая, точно слепая, наугад, холодным и ветреным вечером, – но я торопливо и уверенно шла по безлюдным улицам, направляясь к своей цели. Подойдя к реке, я остановилась, задержалась на секунду, понимая, что эта холодная пустынная набережная – последнее, что я вижу в своей жизни, и никто никогда не узнает, какими были мои последние минуты, что я думала, что чувствовала, почему я совершила то, что собираюсь.

– Прощай, – прошептала я, ни к кому конкретно не обращаясь, и, путаясь в тяжелых юбках, принялась перелезать через перила.

И когда я уже готова была сделать шаг – такой длинный, такой тяжелый для меня! – чьи-то сильные руки схватили меня и втащили обратно.

Я принялась вырываться, волосы, растрепавшись, упали мне на глаза, и потому я не сразу поняла, что мой спаситель – ни кто иной, как Ари Шеффер.

– Не делайте этого, – попросил он, задыхаясь, точно от быстрого бега. – Полина, прошу вас, остановитесь!

– Ари, – прошептала я и внезапно расплакалась.

Я плакала долго и горько, а он не задавал никаких вопросов, ничего не говорил, лишь обнимал меня и гладил мои растрепанные волосы. Когда рыдания мои стали стихать, он произнес:

– Полина, пообещайте мне, что, если я отпущу вас, вы не попытаетесь сделать этого снова.

Я лишь покачала головой.

– Я шел за вами от самой гостиницы. Стоило мне увидеть вас – я сразу понял, что с вами что-то неладно, и теперь я понимаю, что был прав. Ваше отчаяние сводит вас с ума, я знаю, в какой черной бездне вы сейчас пребываете, но остановитесь, пойдемте со мной, вернитесь в гостиницу, и там мы сможем поговорить обо всем. Я знаю, как вам тяжело и плохо, но время сделает свое дело, вы снова вернетесь к нам – другой, но все же живой…

Я подняла на него глаза – он смотрел на меня с пониманием и сочувствием, которых я не заслуживала, и у меня появилась уверенность: он все знает.

– Ари, вы не понимаете, – прошептала я сквозь слезы. – Я не смогу вернуться домой, вы же видите… Я не смогу перенести этого…