Таинственный Леонардо - Константино д'Орацио
Среди церемоний, вошедших в миланские анналы, одним из самых удачных был, без сомнения, прием, устроенный в честь Джана Галеаццо Сфорца и Изабеллы Арагонской. Молодые прибыли на бракосочетание в Неаполь, на родину невесты, в декабре 1489 года. Несколько недель спустя они приплыли на корабле в Геную, откуда их кортеж направился в Милан. Моро с помпой встретил их на полпути и сопроводил в замок Сфорца в Тортоне, где Леонардо устроил для них триумфальный прием. Художник участвовал в подготовке каждой части представления: создавал костюмы, сочинял музыку, конструировал декорации и режиссировал выступления актеров. Он был больше чем постановщик. Первыми на сцену выходили аргонавты, расстилавшие на столе драгоценное золотое руно вместо скатерти, в то время как гигантский автомат поднимал руку в знак приветствия герцогини. Внутри его находился мальчик, приводивший в действие его мавританскую голову и встряхивавший его белое облачение: очевидная дань признательности Моро и прославление его недавнего вступления в орден Горностая[80] (благодаря деду Изабеллы, королю Неаполя Ферранте). Затем последовал лукуллов пир, устроенный Бергонцио Ботта, казначеем герцогства Миланского, близким другом да Винчи: между переменами блюд боги спускались с Олимпа, и речные божества выходили из воды, чтобы приветствовать Изабеллу.
После быстрого проезда через Виджевано, с дворцами, украшенными ради праздника гобеленами и цветочными гирляндами, кортеж вступил в Милан, где замок Сфорца было не узнать. Леонардо превратил эту суровую и неприступную крепость в сад удовольствий. Молодожены миновали портик из семи деревянных колонн, увитых можжевельником: это было только началом бесконечной церемонии, продолжавшейся день за днем. От этого представления остались только эскизы мастера: обивка, аллегорические темы, переносные подмостки, тот самый можжевеловый портик… настоящий список чудес. К сожалению, празднества оказались короче, чем было предусмотрено. Неожиданная смерть матери Изабеллы заставила Моро прервать церемонии и на долгое время погрузиться в траур. Продолжение перенесли на следующий год.
Игра в образы и слова
Кроме организации и проведения этих пышных празднеств герцог Миланский также привлекал Леонардо к изобретению развлечений, которые должны были радовать его придворных день за днем.
Да Винчи обладал великолепным чувством юмора и показал себя достойным соперником лучших сатирических поэтов той эпохи. Некоторые из его листов исписаны каламбурами, составленными ради забавы. Шутливые, но мрачные словесные наброски оказываются несложными загадками. «Выглядят как кости мертвецов, быстро двигаются, приносят удачу своим движением (игральные кости)», или «О, какая гадость, когда язык одного животного в заднице другого (сальсичча[81])», или «Многочисленные народцы обитают в сене, прячут своих детишек и припасы в темных пещерах; и там, в сумрачных местах, их семьи пережидают долгие месяцы впотьмах (муравьи)». Однако самыми удачными получались тексты, в которых Леонардо перемешивал изображения и слова. Это были настоящие ребусы, постоянно приходившие ему в голову. Он также обыгрывал собственное имя, изображая льва, охваченного языками пламени[82], или трех мелких львов, пламя и два стола[83]. В то время как клепсидра[84], ноты и сковорода означали восклицание «Оrа sono fritto!»[85] Просто, прямо, гениально.
В течение нескольких счастливых лет, проведенных в замке Сфорца, этот универсальный художник также развлекался тем, что рисовал фантастических животных и таинственных существ, вошедших в его персональный бестиарий. В этих случаях речь не шла о набросках с натуры, плодах его пристального внимания к природе. На страницах записных книжек появлялись василиски, саламандры и волшебные птицы, о которых он читал в юности и которые затем вновь возникали в его дворцовых росписях и на праздничных вышивках. Кто знает, выставлял ли он когда-нибудь на всеобщее обозрение свою аллегорию удовольствия и неудовольствия: это чудовищная фигура с двумя головами: одной старой, а другой – молодой, и с четырьмя руками. «Это – Удовольствие вместе с Неудовольствием, и изображаются они близнецами, так как никогда одно не отделимо от другого; делаются они повернутыми спинами, так как они противоположны друг другу; делаются они на основе одного и того же тела, так как они имеют одно и то же основание: ведь основание Удовольствия – это утомление от Неудовольствия, основание Неудовольствия – пустые и сладострастные Удовольствия»[86]. Они одновременно вызывают страх и приглашают к размышлению.
Последние искры
Выйдя из траура после кончины матери, Изабелла Арагонская поторопилась возобновить празднества, прерванные год назад. В мгновение ока Леонардо подготовил представление, близко напоминавшее зрелища, которые Брунеллески придумывал для Козимо Медичи. Однако в этот раз на сцене не было Христа или Святого Духа: в исполнении всех планет вселенной прозвучала языческая ода «Рай» в честь Лодовико Моро, либретто принадлежало флорентийскому поэту Бернардо Беллинчони, с которым Леонардо познакомился при дворе Лоренцо Великолепного. О постановке «Рая» потом вспоминал посол семьи д'Эсте Якопо Тротти: «Представление было исполнено благодаря уму и таланту маэстро Леонардо да Винчи из Флоренции, вокруг Рая вращались все семь планет, которые изображались людьми, в одеяниях, описанных поэтами: планеты прославляли герцогиню Изабеллу»[87].
«Это был настоящий Рай, как он есть, где сбоку сверкало золото, звезды излучали яркий свет, планеты располагались в зависимости от их более высокого или низкого расположения»
Зеленый зал замка был украшен оружием герцогов Сфорца и герцогов Арагонских в обрамлении гирлянд и драпировок. Стены были декорированы атласными полотнищами с вышитыми на них сюжетами из древней истории и деяний Франческо Сфорца. На ступенчатом помосте находились актеры, расположенные на разной высоте, как планеты на небе, в то время как посреди зала возвышалась трибуна, предназначенная для герцогов, окруженная скамьями для советников, сановников и придворных дам. Прямо перед ними колыхался атласный занавес,
