Виктор Баранов - Мы из СМЕРШа. «Смерть шпионам!»
Дмитрий Васильевич знал своего начальника и его страсть к арестам, но сначала он тщательно проверил Панова по всем оперативным учетам, включая и милицейские, но тот был чист и непорочен как младенец. Потом дважды через агента Курок устраивал встречи с Пановым, но судьба хранила пулеметчика – то ли настроение у него было мирное, или беседа пошла по другому руслу, но агент ни разу не смог выудить у него вражеских высказываний! Если бы это был просто оперативный сигнал, то Сазонов после проверки отправил бы в литерное дело как проверенный материал, и лежал бы он там до скончания века, но по факту такого острого, почти террористического высказывания, с нецензурными словами в адрес Верховного, – тут Сазонов был обязан завести дело оперативной проверки и зарегистрировать в учетной группе. Поэтому оно лежало в его сейфе, а руки не доходили, чтобы провести дополнительную проверку и снять этого бедолагу с оперучета. Сазонов сочувствовал пулеметчику еще потому, что в последних боях тот остался жив и был представлен к ордену Славы 3-й степени.
На завтрак была концентратовая гречневая каша. Егоров достал сливочное масло и пачку печенья, полученные по дополнительному офицерскому пайку, намазал два куска хлеба и поставил стакан с потемневшим, посеребренным подстаканником – подарок, присланный на фронт от коллектива женщин какой-то инвалидной артели.
После завтрака к нему зашел Бондарев. Хмурый, тяжелый взгляд его ничего хорошего для окружающих не предвещал. «Чем же мой «ненаглядный» так недоволен?» – подумал про себя Сазонов и, находясь в хорошем и благодушном настроении после съеденного завтрака, никак еще не мог понять причин, почему его зам сидит у него молча, от предложенного чая отказался. О вчерашнем происшествии и стычках с ним Дмитрий Васильевич уже почти забыл, но Бондарев помнил и с горечью и ненавистью вспоминал минометный обстрел, снисходительный тон его начальника к нему, как к необстрелянному новичку, и, продолжая распалять свою память обидой, он уже не только презирал, но и ненавидел своего шефа за все, что было в нем, и даже за его снисходительность к нему лично!
Ни о чем не подозревая, Сазонов как ни в чем не бывало, со свойственным ему добродушием поделился своими соображениями относительно предстоящей инспекции отдела. А «ненаглядный» сидел и сопел в безмолвии, и был безучастным, да и что он мог посоветовать Сазонову со своим опытом работы. Одна мысль у него была: сколько еще Сазонов будет его начальником. Поэтому он механически согласился с поручением Сазонова на просмотр литерных дел на все части дивизии и первичных сигналов, поступающих оттуда от оперработников. Его шеф знал уязвимые участки работы отдела, и именно там проверяющие могли наковырять недочеты, недостатки в проверке сигналов, обеспечения осведомлением для предупреждения возможных проявлений, подрывающих боеспособность дивизии. Подробное обсуждение всех вопросов по предстоящей проверке, протекавшее при молчании и безучастности Бондарева как монолог-инструктаж, как-то задело самолюбие Дмитрия Васильевича. И еще он обратил внимание, что тот не делает себе никаких записей, тогда как раньше он это делал всегда. И подумал сделать ему замечание, но воздержался: «Все равно придет час, и я с него спрошу все сполна, вот тогда я ему и припомню». И с каким-то злорадством он движением руки остановил майора, собиравшегося уходить, вынул приказ Центра и дал ему ознакомиться, а сам сел за стол и углубился в свои бумаги, лишь изредка наблюдая за «ненаглядным» и получая полное удовлетворение от принятого решения подкинуть тому настоящее занятие.
Через полчаса Бондарев осилил текст приказа и ознакомился с резолюцией, что выполнение мероприятий возлагалось на него, он заметно сник, на выпуклом лбу выступил пот. Шевеля губами, он еще и еще, несколько раз, перечитывал длинную резолюцию Сазонова. Как ему хотелось в этот момент, чтобы все было наоборот и чтобы он был начальником отдела, сидел бы за столом, а этого капитанишку он бы не посадил за стол, а, как положено по уставу, поставил бы по стойке «смирно» и дал ему короткую команду на выполнение его, бондаревского, как начальника Особого отдела, указания. Он посмотрел бы на Сазонова, этого ничтожного типа с либеральными замашками, панибратствующего со своими подчиненными! Нет, если он будет начальником, у него все будет по-другому! Он наведет здесь порядок! И взгляд, полный глубокой неприязни и растерянности и к своему начальнику, и приказу, который он держал в руках, трудно было спрятать, и Сазонов наслаждался этим зрелищем. Потом, быстро обретя спокойствие и напустив серьезность, пояснил своему «ненаглядному», что, работая по этому приказу, можно отличиться; подбор агентуры для зафронтовой разведывательной работы в настоящее время – одно из главных направлений работы контрразведки, чрезвычайно ответственных и сложных в выполнении указанных заданий, и находится под контролем начальника Главного управления «Смерш» товарища Абакумова, а в выполнении этого приказа заинтересованы все – от комдива до командующего фронтом. И, желая подсластить пилюлю и ободрить сникшего было майора, он добавил: «Если все пройдет благополучно и с результатом – готовьте, Алексей Михайлович, дырку для ордена!» Бондарев как-то криво и неуверенно улыбнулся, но Сазонов понял, что честолюбие того задето и теперь он вынужден будет засесть за изучение дел, ходить на встречи с агентурой, погрязнуть в согласовании с другими органами и, мысленно охватив комплекс мероприятий по приказу, он теперь был уверен, что у Бондарева не останется времени на шастанье в политотдел к Кузакову.
Вопреки предположениям Сазонова его зам прямым ходом пошел к Кузакову – его просто распирало поделиться получением важного задания и, напустив тумана, рассказать, что его начальник испугался и не сможет справиться с выполнением одного очень важного приказа, полученного из Центра, и он поручил его Бондареву, и добавил, что будет сразу награжден орденом Красного Знамени после реализации намеченного им плана действий. Ну и, не удержав в сохранности гостайны, он выложил Кузакову содержание и назначение приказа. Повторяя оперативную лексику, заимствованную у своего начальника, он произвел на Кузакова впечатление настоящего контрразведчика-чекиста. И потом они еще долго обсуждали вопрос, как отметить в политдонесении положительный образ контрразведчика. Говорили почти не таясь, а дверь в кабинет была прикрыта не полностью. Когда они стали выходить через предбанник, там сидел какой-то офицер, и на столе у него были бумаги. Бондарев спросил у Кузакова, кто это и что он делает? Кузаков как-то стеснялся, поясняя, что это его вновь назначенный инструктор, бывший преподаватель русского языка и литературы, занят сбором материалов и оказывает Кузакову помощь в написании доклада.
