Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - Андрей Кириллович Голицын
Рябов и Радзинский только в одном испытывали непримиримое противоречие, которое порождало их ярую неприязнь друг к другу: в приоритете. Каждый претендовал на то, что только им найдена подлинная Царская могила и что место, на которое указывает его конкурент, является ложным. Можно, конечно, предполагать, что этот антагонизм был искусственного происхождения.
В начале апреля 1989 года М.С. Горбачёв совершил визит в Англию. Циркулировал тогда таковой слух, что якобы при встрече с советским генсеком Королева Великобритании на его приглашение посетить Советский Союз ответила, что поездка Её может быть осуществлена только после того, когда будет предана гласности судьба Императора Николая II и Его Семьи после убийства, совершённого в доме Ипатьева, и обнародовано место их погребения. Утверждали, что Горбачёв таковые заверения дал (видимо, к таковому вопросу был заранее подготовлен, ибо на таком уровне подобных случайностей не бывает). Сам он, когда я к нему, уже, естественно, в ельцинские времена, обратился с вопросом, так ли это было на самом деле, от ответа дипломатично уклонился, а вторично вернуться к этой теме не позволили обстоятельства.
Некую интригу, но уже в конце того же апреля добавил Рябов, своим выступлением в институте перед историками и архивистами. Он сказал: «Я абсолютно убеждён, что последнюю точку должно поставить в этой истории нравственное погребение казнённых. Я абсолютно убеждён в том, что правительство наше сейчас должно принять нравственное решение. Я уже не говорю о том, что Англия этим всем взбудоражена, то, что до меня оттуда доходит, свидетельствует об этой взбудораженное™. Елизавета Вторая должна приехать сюда, и Михаилу Сергеевичу Горбачёву (я слышал в передаче Би-би-си) придётся дать ответ на трудный вопрос английской королевы, придётся ответить: как, когда и при каких обстоятельствах погибли её родственники, где их могила и можно ли её посетить. Так что на эти вопросы действительно нужно отвечать».
Много позднее, в 1993 году, газета «Санди экспресс» написала: «Эффектная канонизация останков может привести к первому посещению России королевой Великобритании. Королева сказала М. Горбачёву во время его визита в Лондон, что она не посетит Россию до тех пор, пока не будет проведено расследование убийства царской семьи».
Косвенное подтверждение того, что нет дыма без огня, прозвучало и на заседании Правительственной комиссии в сентябре 1994 года, на котором обсуждался вопрос, поднятый владыкой Ювеналием, о предании гласности тех научных достижений и результатов исследований, «в точности которых Комиссия убеждена». Присутствующий на заседании первый заместитель министра иностранных дел И.С. Иванов со своей стороны подтвердил, что такая информация на основании официального заключения крайне необходима для предоставления её в распоряжение иностранного журналистского корпуса.
– Вы знаете, – сказал Иванов, – что визит английской королевы каким-то образом тоже к этому имеет отношение.
Под «этим» замминистра имел в виду необходимость официального подтверждения того, что останки, найденные в окрестностях Екатеринбурга, действительно принадлежат последнему Российскому Государю и Его Семье.
Есть ли связь между посещением Горбачёва Англии и заявлением Иванова на Комиссии, утверждать, конечно, нельзя, но бесспорным фактом остаётся то, что тотчас после возвращения советского генсека в Москву, в том же апреле, на публичной арене с сенсационной находкой Царского захоронения появился Гелий Рябов (то есть что, открытие Рябова и повести в журналах «Родина» и «Огонёк» заранее были подготовлены или так идеально совпало чудесным образом?).
Здесь очень важно ещё раз вспомнить, что публичное явление Рябова произошло в советское время и что никто тогда 6-ю статью Конституции не отменял. ЦК КПСС с Политбюро во главе осуществлял верховную власть, КГБ функции свои не утратил, цензура, несмотря на «перестройку» и некоторое послабление, продолжала определять рамки дозволенной свободы, а коммунистическая идеология неизменно утверждала «социалистический выбор», вместе с «бессмертным ленинизмом», о чём не переставал со всех трибун провозглашать Горбачёв. Страна в 1988–1989 годах «ещё была оккупирована большевизмом». Так писал в своих воспоминаниях соратник Горбачёва, А.Н. Яковлев, в своё время «непосредственный куратор идеологии». Понятно, что в 1989 году никакая серьёзная политическая акция без кураторства Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС и других контролирующих органов, инициативой каких-то частных лиц, тем более публично, произойти не могла. И если внимательно проанализировать всё, что связано с историей Царских останков, то становится очевидным, что не с небес свалился вдруг в одночасье Гелий Трофимович.
На олимп всемирной славы вознесён он был советской властью, которая и определила его в авторы сенсационного открытия. Тогда Рябов полностью соответствовал по всем своим анкетным данным столь деликатной роли: происхождения социально близкого, сам бывший следователь, со связями в верховных кругах правоохранительных органов, конечно, член родной партии и к тому же певец «революционной романтики», а это значит, что с идеологией всё в порядке и в сочинительстве имелся достаточный навык.
После первых газетных выступлений Рябова, которые цензурой и идеологией остались не замеченными (следовательно, всё было согласовано и разрешено), появился его, выше уже упоминаемый, более объёмистый труд, напечатанный в двух журнальных номерах с комментарием Генриха Зиновьевича Иоффе (ученика небезызвестного советского историка Минца), который уже, правда, с оглядкой ловкого царедворца, начал мимикрировать из ортодоксального марксизма в перестроечный «либерализм». Он как бы осуществляет некую контрольно-энциклопедическую функцию, сохраняя притом характеристические оценки, присущие коммунистической идеологии. «Для Соколова, – пишет Иоффе, – то, что произошло в Ипатьевском доме, – только жестокое преступление, для большевистских мемуаристов-уральцев это выполнение пусть и сурового, но революционного долга. Следователь Соколов выдвинул версию, вслед за которым она повторялась и повторяется во многих зарубежных изданиях. Суть её сводится к следующему: Романовы были расстреляны по секретной директиве Москвы. Чтобы доказать это, Соколов проделал гигантскую работу. Её юридический, следовательский характер был, однако, признан политической тенденциозностью (именно это всей своей книгой старается доказать мадам Розанова. – А.Г.). Соколов стремился скомпрометировать революцию, большевизм. Все, кто был так или иначе причастен к Дому Особого назначения, представлялись им монстрами, криминальными типами, подвергавшими узников издевательствам и оскорблениям». (То, что стены были все испещрены отвратительными рисунками и бесстыдными надписями, – это, по морали советского историка, не оскорбление. – А.Г.)
Рябов, конечно, в своей фразеологии заметно отличается от своих предшественников, которые в разные советские годы писали о расправе в подвале Ипатьевского дома. Он отступает от грубых политических выпадов, осуждает жестокость самого злодеяния,
