Валерий Меницкий - Моя небесная жизнь: Воспоминания летчика-испытателя
Да, мы стали «стариками». К тому же нам ещё и повезло. В середине лётной подготовки до нас дошла весть, о которой я уже говорил. Наш курс делают экспериментальным, и мы будем летать на реактивных самолётах со второго курса, а не с третьего или четвёртого, как все остальные. И нас должны довести до уровня лётчиков второго класса. В связи с этим в лётную программу нашего обучения на «Яках» нам добавили по 20 часов. От этого наша лётная подготовка стала выше, чем у остальных курсов. Однако обучение по экспериментальной программе налагало на нас и менее приятные обязанности по более плотному изучению предметов общеобразовательной программы.
Курс нашей инженерной и лётной подготовки получался более спрессованным. И чтобы войти в эту спрессованную программу, мы были вынуждены наряду с изучением аэродинамики и динамики реактивных самолётов изучать и другие, менее интересные курсы. Этот уплотнённый график привёл к тому, что вместо шести часов лекций и практических занятий в день приходилось заниматься по 10, а иногда и по 12 часов. При таком плотном расписании времени на самоподготовку оставалось крайне мало, поэтому усвоение многих предметов было недостаточно глубоким. Преподаватели понимали наши судорожные попытки объять необъятное, но нам от этого, по крупному счёту, легче не становилось. И мы были прилично измотаны. В таком ритме пришлось работать примерно до апреля, успевая иногда по выходным отвлекаться на некоторые спортивные соревнования. Я до сих пор удивляюсь, как мы успевали заниматься спортом! В тот период и произошло приснопамятное происшествие, одним из главных персонажей которого стал я. Это было первое групповое выступление против злоупотреблений, творившихся в армии.
25. ЗАБАСТОВКА
Вернувшись из лагерей, мы ожидали, что нас будут кормить по пятой, так называемой лётной норме. Но вместо этого нас опять стали потчевать прежней — курсантской пищей, как до Рассказова. Думаю, особого возмущения не было бы… Но качество пищи! Каша, которую нам подавали — ячневая или перловая, — застывала, словно блин на сковородке. Жевать её — всё равно что жевать резину. Более того, всякие подливы, которыми её сдабривали, приводили к такой изжоге, что все курсанты буквально хватались за животы. И у некоторых из нас уже появились первые признаки язвы желудка. Все эти безобразия мы обсуждали между собой и выходили с жалобами на начальство. Но начальство было глухо к нашим просьбам. Оно не привыкло разбираться в том, что нам положено и что не положено. Раз давали их подчинённым непотребную пищу, значит, так и надо.
Мы же требовали качественной пищи. Мы хотели быть лётчиками и питаться как люди, а не свиньи. Был создан так называемый «комитет» из пяти человек. В ту ночь перед завтраком мы, делегированные от всех подразделений курса, собрались в кубрике и долго спорили: что делать? Помню, как я разгоряченно сказал тогда: если начальство нас не понимает, мы должны показать ему, что можем свои требования высказать более организованно и более резко. Я предложил назавтра не принимать пищу, и все меня поддержали. В этом комитете я был самым молодым, мне было 18 лет. Остальным — по 22-23 года. В конце концов мы разошлись по группам и предупредили всех, что утром пищу никто принимать не должен. Ребята безоговорочно нас поддержали.
Когда мы пришли на завтрак, нас ждала всё та же застывшая перловка, залитая язвенной подливой и напоминавшая кирзовый сапог. Никакого мяса не было и в помине, хотя по норме оно было нам положено. Чай, как всегда, уже остыл. Никто не притронулся к пище, за исключением двух или трёх человек.
Отказ от приёма пищи — едва ли не самое серьёзное ЧП в армии, происшествие первого ряда, сопоставимое с нарушением границы. Хуже может быть только расстрел караула. Поэтому командиры наши всполошились и резко забегали по столовой. Если до этого они только ухмылялись, слушая наши жалобы, то сейчас дело принимало для них не очень весёлый оборот. Ведь это был не просто единичный отказ от пищи, а коллективный отказ от неё. Да мы и сами не представляли, в какую выгребную яму прыгнули все хором.
И вот, как говаривал первый и последний президент Советского Союза, «процесс пошёл». Минут через сорок после бессмысленных переговоров, которые вели с нами наши командиры, поступила команда всех поднять и направить в вестибюль штаба училища. Нас построили, и мы простояли больше десяти минут молча, пока не появился начальник училища генерал-майор Меняйленко. Ему доложили, что второй курс по его команде собран.
Начальник училища задал всего один вопрос:
— По какой причине произошёл отказ от пищи?
Строй молчал, никто не произнёс ни слова. Меняйленко ещё раз повторил свой вопрос. Гробовое молчание нарушил, по-моему, Саша Матунин, который сказал, что по всем документам нас положено кормить по пятой, лётной норме, а нас кормят по курсантской. Хотя главная причина была не в этом. Главная причина была в качестве приготовления пищи. Генерал спросил:
— А что, ваши командиры не объяснили вам, как подавать жалобы в установленном порядке? Надо было подать рапорт по команде. Он был бы рассмотрен и сделаны соответствующие выводы.
После этих слов несколько человек заговорили не о норме, а о некачественном приготовлении пищи. Но первая причина отказа, вылетевшая из уст курсантов, была подхвачена командованием. Быстро организовали следствие. Легко вычислили наш «комитет». Я настаивал на том, чтобы все держались одной линии. А именно: не было никакого комитета, а просто очень плохо готовили повара и случилось стихийное возмущение. Потому что комитет — это уже организация. А за это в те годы можно было и за решёткой очутиться. Кроме того, и для самого командования училища была выгодна версия стихийного развития событий. Но то ли начальство этого не понимало, то ли решило поиграть в следователей, раскрывших чуть ли не антипартийный заговор, во всяком случае, был вычислен поимённый состав «комитета». А дальше все стрелки сошлись на лидере. Нас уговаривали показать, что весь «бунт» произошёл из-за того, что нас кормили не по установленной норме. Но я настаивал на своём: он был вызван исключительно неудовлетворительным качеством пищи.
Таким образом, из всего курса выделили пятёрку зачинщиков. Затем первопричиной забастовки объявили несоблюдение норм питания. Говорят, даже по «Голосу Америки» передали об отказе от пищи курсантов Тамбовского авиационного училища. Конечно, это было ЧП очень значительного масштаба. Я не знаю, были ли ещё в армии подобного рода выступления. Наверное, были, потому что злоупотребления в организации питания, по рассказам пострадавших очевидцев, имели место не только в нашей части.
