Алексис Токвиль - Демократия в Америке

406

В области политики нет никаких иных истин, которые бы заслуживали большего внимания со стороны законодателей, чем эти две новые аксиомы индустриальной науки.

Когда работник постоянно занят изготовлением лишь одного-единственного предмета, он в конце концов начинает делать эту работу с чрезвычайной ловкостью. Но в то же самое время он утрачивает общую способность концентрировать умственные усилия на своей работе. С каждым днем он становится все более искусным, но все менее трудолюбивым, и можно сказать, человеческая личность деградирует по мере того, как совершенствуются качества рабочего.

Что можно ожидать от человека, который двадцать лет своей жизни был занят изготовлением булавочных головок? И на что в дальнейшем он может направить свои умственные способности — принадлежащую ему долю могущественного человеческого разума, столь часто потрясавшего весь мир, — кроме как на изобретение более совершенного способа изготовления булавочных головок!

Когда рабочий подобным образом проводит значительную часть своей жизни, его мысли навсегда сосредоточиваются на предмете его ежедневного труда; его тело приобретает определенные двигательные навыки, от которых впоследствии ему не удастся избавиться. Одним словом, он принадлежит уже не самому себе, а избранной им профессии. Напрасно законы и моральные уложения стараются сокрушить все барьеры, окружающие такого человека, и открыть для него со всех сторон тысячи различных путей к благосостоянию; индустриальная теория, более могущественная, чем нравственные и юридические предписания, привязывает его к одной профессии, а часто и к одному месту, которое он не может оставить. Эта теория наделяет его определенным общественным положением, изменить которое он не в состоянии. Среди всеобщего движения она заставляет его сохранять неподвижность.

По мере того как принцип разделения труда находит все более широкое применение, работник становится все более беспомощным, более ограниченным и зависимым. С прогрессом ремесла сам ремесленник регрессирует. С другой стороны, по мере того как все более явственно обнаруживается, что качество и стоимость промышленной продукции непосредственно зависят от размеров промышленного предприятия и его капитала, находится много очень богатых и образованных людей, готовых эксплуатировать те отрасли индустрии, которые до сих пор оставались в руках невежественных или стесненных в средствах ремесленников. Этих богатых людей привлекает масштабность необходимых усилий и значительность ожидаемых результатов.

Таким образом, индустриальная наука постоянно ухудшает положение рабочего класса, в то же самое время улучшая положение промышленных магнатов.

Тогда как рабочий все более и более ограничивает применение своих умственных способностей изучением одной-единственной детали, промышленник с каждым днем охватывает своим мысленным взором все более и более сложную их совокупность, и его кругозор расширяется прямо пропорционально тому, насколько сужается кругозор труженика. Вскоре последний станет нуждаться лишь в своей физической силе без интеллекта, тогда как первому, чтобы преуспевать, понадобятся знания и почти гениальные способности. Промышленник все более и более становится похожим на правителя огромной империи, а рабочий — на бессловесную тварь.

Поэтому между хозяином и рабочим в настоящий момент нет ничего общего, и различие между ними углубляется с каждым днем. Их отношения похожи на связь между крайними звеньями одной длинной цепи. Каждый из них занимает предназначенное для него место, которое он не покидает. Один находится в постоянной, прямой, неизбежной зависимости от другого и, кажется, рожден подчиняться, тогда как хозяин рожден повелевать.

Что это, если не аристократическая власть?

Когда условия существования в рамках нации становятся все более и более равными, потребность в промышленных изделиях возрастает, становясь достоянием самых широких слоев населения, и дешевизна товаров, делающих их доступными для среднеобеспеченных людей, становится все более решающим условием финансового успеха промышленной деятельности.

Таким образом, с каждым днем становится все более очевидным, что самые богатые и образованные люди отдают свои состояния и знания промышленности, стараясь путем создания крупных предприятий, строго соблюдающих принцип разде-

407

ления труда, удовлетворять те новые потребности людей, которые обнаруживаются во всех слоях общества.

Следовательно, по мере того как основная масса населения страны идет к демократии, отношения в конкретной группе людей, занятых в промышленности, становятся все более аристократическими. Если в обществе в целом различия между людьми все более и более стираются, то в промышленном классе они выявляются со все большей определенностью, причем неравенство здесь усиливается настолько, насколько оно уменьшается во всем обществе.

Поэтому, когда начинаешь рассматривать истоки явлений, кажется, что аристократия естественным образом зарождается в недрах самой демократии.

Но эта новоявленная аристократия вовсе не похожа на свою историческую предшественницу.

В первую очередь следует отметить, что она получает распространение только в промышленности, причем лишь в отдельных ее отраслях, и потому играет роль уродливого исключения в системе социального устройства общества.

Маленькие аристократические сообщества, формируемые определенными отраслями промышленности в недрах широкой демократии наших дней, состоят, подобно аристократическим обществам минувших времен, из нескольких очень богатых и множества очень бедных людей.

Эти бедняки почти не имеют возможности изменить свое положение и стать богатыми; богачи, однако, постоянно разоряются или же отходят от дел, получив свои доходы. Таким образом, состав прослойки бедняков более или менее устойчив, тогда как состав богатой прослойки непостоянен. Говоря по правде, несмотря на то что при демократии бывают богатые люди, класса богатых как такового здесь не существует, ибо эти богатые люди не имеют классового сознания или общих целей, традиций, ожиданий. У этого растения есть ветви и листья, но нет единого ствола.

Не только богатые не объединены прочно друг с другом, но и можно сказать, что нет никакой истинной связи между богатыми и бедными.

Они не скреплены навеки один с другим; объединяющие их интересы постоянно их и разделяют. В целом рабочий зависит от предпринимателя, но не от конкретного хозяина. Эти два человека видятся друг с другом на фабрике, не встречаясь более нигде, и, соприкасаясь в одной точке, сохраняют очень большую дистанцию во всех остальных отношениях. Предприниматель ничего не требует от рабочего, кроме его труда, а рабочий ничего не ожидает от предпринимателя, кроме зарплаты. Первый не считает себя обязанным оказывать какое-либо покровительство, второй не считает нужным что-либо защищать; их не связывают ни постоянные взаимоотношения, ни привычка, ни долг.