Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
Однако постепенно Ростовцев начал понимать, что ни о какой стабильной работе в Европе в его ситуации речь идти не может. Любая деятельность здесь могла быть только эпизодической и без гарантии на успешное завершение. Впоследствии Ростовцев будет вспоминать о годах в Англии как о «самом темном часе в своей жизни». Он должен был задуматься о своих перспективах на будущее. Помощь пришла с неожиданной стороны. Участвуя летом 1919 года в качестве эксперта в работе Парижской мирной конференции, которая призвана была закрепить итоги Первой мировой войны, Ростовцев познакомился с известным папирологом У. Вестерманном, входившим в американскую делегацию. Торжественный обед в отеле «Крийон», где и происходила их беседа, стал судьбоносным для русского ученого. У. Вестерманн тогда был профессором Висконсинского университета, однако получил приглашение прочесть в 1920/21 учебном году лекции в Корнеллском университете. Приняв это приглашение, он подыскивал себе замену в Висконсине. Разговор с Ростовцевым помог ему решить эту проблему. Вернувшись на родину, Вестерманн предложил его кандидатуру своему руководству, и уже в декабре 1919 года русскому антиковеду было отправлено официальное приглашение провести 1920/21 академический год в Висконсине (за ним закрепляли курсы по древней и русской истории). 18 августа 1920 года на борту парохода «Олимпик» Ростовцев вместе с супругой отправился в США.
Он покидал Европу с тяжелым сердцем: «Уезжаю с голоду в Америку… Тяжко человеку моих лет и моего положения ехать в Америку искать куска хлеба, бросая свою научную работу и начиная снова „делать карьеру“. Хоть бы прибрал Бог поскорее. Устал очень». Однако М.И. Ростовцев был не тем человеком, который быстро опускает руки. Вскоре, в январе 1921 года, он напишет своему другу, английскому историку и археологу Э.Х. Миннзу: «Я очень благодарен американцам, которые приютили меня, несмотря на мой плохой английский язык, т. е. сделали то, чего не захотели сделать для меня в Оксфорде. Могли, но не захотели». Для М.И. Ростовцева теперь начиналась новая жизнь.
24 августа 1920 года пароход «Олимпик» причалил в порту Нью-Йорка. Примечательно, что, прибыв на Американский континент, Ростовцев, у которого оставалось еще несколько недель до начала занятий в Висконсинском университете, первым делом выяснил обстановку в стане своих соратников по политической борьбе. Состоялись его встречи с Б.А. Бахметевым (послом Временного правительства России в США) и с государственным секретарем США Б. Колби. Ученый связался и с Русским информационным бюро, поддерживавшим тесные контакты с лондонским Комитетом освобождения России. Однако по мере погружения в преподавательский процесс политические вопросы постепенно стали отходить для него на второй план. К тому же Мэдисон был типичным провинциальным американским городом, удаленным от центров общественной жизни США. С каждым днем таяли и его надежды вернуться когда-либо в Россию. В письме к своему близкому другу А.В. Тырковой-Вильямс 5 сентября 1920 года Ростовцев писал: «Что до моего настроения, то оно все то же. Ложусь спать с надеждой не встать и встаю с отвращением… Как раз тогда, когда открывались перспективы широкой научной деятельности, возвращаться на положение учителя гимназии нелегко. И не знаю, стоит ли такая жизнь того, чтобы сохранять ее… Последнее слово скажу, когда поживу несколько месяцев в Madison’e».
Тем не менее Ростовцев быстро завоевал авторитет и уважение среди своих новых коллег, для которых несовершенство владения им английским языком не смогло затмить его профессиональных знаний, высочайшей научной квалификации и педагогических талантов. Через год руководство университета само предложило Ростовцеву продлить контракт еще на один академический сезон, теперь уже в статусе полноправного профессора истории.
Правда, бытовая сторона американской действительности не удовлетворяла семью Ростовцевых. «Жизнь для нас, привыкших к искусству, литературе, музыке, кажется необычайно тусклой и скупой, ибо их интересы нам чужды совершенно», – сокрушалась Софья Михайловна в письме к Н.П. Кондакову. Ей, помимо всего прочего, пришлось научиться здесь самостоятельно вести домашнее хозяйство, в то время как до эмиграции жена петербургского профессора могла спокойно доверить этот круг обязанностей прислуге. Сам же Михаил Иванович продолжал упорно следовать укоренившимся привычкам: когда писал по-русски, принципиально придерживался дореволюционной орфографии, день рождения отмечал по юлианскому календарю (а когда супруга однажды устроила ему «сюрприз» и пригласила гостей «по новому стилю», он с возмущением отказался что-либо праздновать).
Была и другая проблема. Накопленного до эмиграции материала не хватало, нужно было срочно обновлять источниковую базу, чтобы иметь возможность и далее заниматься исследовательской работой. Тему истории юга России пришлось оставить. В конце 1922 года М.И. Ростовцев напишет: «К сожалению, мои занятия югом России пришлось ликвидировать. Нет книг здесь. Перешел всецело на экономическую историю». Это признание имеет огромное значение, так как именно книги по социально-экономической проблематике, написанные в США на английском языке, станут в будущем «визитной карточкой» ученого.
Между тем с ростом известности русского антиковеда в Соединенных Штатах его фигура стала привлекать внимание и других университетов. Предложения следовали одно за другим. И если в Корнелл Ростовцев переходить отказался, то предложения, последовавшего из Йеля, он отклонить не смог. С сентября 1925 года и до конца своих дней Ростовцев оставался профессором Йельского университета. На освободившееся же место по его рекомендации был приглашен известный русский византинист А.А. Васильев. И это был далеко не единичный случай помощи, оказанной Ростовцевым своим соотечественникам.
На протяжении всех лет, проведенных ученым в США, он не переставал интересоваться судьбой друзей, как оставшихся на родине, так и оказавшихся в эмиграции. Ростовцев старался быть полезным всем, кому мог помочь. Он посылал бандероли с продовольственной помощью коллегам в Петроград (Ленинград): С.А. Жебелеву, Б.В. Фармаковскому, А.А. Васильеву (еще до его эмиграции), Е.М. Придику, Д.В. Айналову, Ф.И. Успенскому. Тем же, кто оказался вдали от родины, он пытался содействовать в трудоустройстве в американских вузах. Так профессорские кафедры здесь, благодаря ходатайству Ростовцева, заняли Г.В. Вернадский и И.И. Бикерман. Кстати, подобную услугу он оказал и итальянскому историку еврейского происхождения А. Момильяно, который в годы правления Муссолини лишился всех своих должностей в Италии. В 1922 году М.И. Ростовцев принял активное участие в открытии в США Центрального комитета по обеспечению высшего образования русскому юношеству за границей и Американского комитета для образования русской молодежи в изгнании. Он был одним из создателей Толстовского фонда, а также почетным председателем Общества друзей Богословского института в Париже и членом Консультативного совета Фонда помощи русским писателям и ученым в США. Таким образом, за годы своей работы в этой стране он превратился в одну из ключевых фигур российской эмиграции. За содействием к нему обращались П.Б. Струве, М.В. Добужинский, В.В. Набоков, М.А.
