Ирвинг Стоун - Страсти ума, или Жизнь Фрейда

Все знали, что Альфред Адлер и его сторонники покинули Венское психоаналитическое общество и основали собственное Общество свободного психоанализа. Однако никто не высказал тревогу по этому поводу.

Одной из наиболее примечательных фигур на конгрессе была Лу Андреас–Саломе, давняя знакомая Зигмунда. Она получила основательную подготовку по психоанализу у своего любовника, шведского психотерапевта Поула Бъёрре, пригласившего ее на конгресс в качестве гостьи. Лу родилась в богатой, культурной семье в России. Она вышла замуж за некоего Андреаса, угрожавшего покончить с собой, если она не примет его предложения. Лу согласилась, но при условии, что она не обязана иметь с ним интимных сношений, и Андреас это условие принял. Для альковных целей была нанята молодая служанка, подарившая ему двух сыновей. Лу Андреас–Саломе имела полную свободу ездить по миру. Она получила известность как автор романов, стихов, очерков, дружила с литераторами многих стран, длительное время ее любовником был Райнер Мария Рильке, и именно на эти годы падает расцвет его стихотворного творчества. В нее безнадежно влюбился Ницше. Ницше говорил о ней: «Она, как никто иной, подготовлена к принятию той части моей философии, которая еще не полностью сформулирована».

Доктор Бъёрре заявил Зигмунду:

– Лу мгновенно поняла сущность психоанализа.

Лу Андреас–Саломе исполнилось пятьдесят лет. Она не была красивой, но всегда смышленой, непосредственной, очаровательной, привлекавшей всех мужчин и многих женщин. Исключением была, пожалуй, лишь сестра Ницше, которая ревниво называла ее архидьяволом. Лу Андреас–Саломе отклонила домогательства Ницше на брак и с презрением отвергла мысль, будто она роковая женщина. Она претендовала всего лишь на вольность, на право быть «независимым человеческим существом». Она влюблялась только в очень талантливых мужчин и никогда не теряла голову в любовных делах. Когда любовь увядала и находился другой интересный мужчина, она прекращала любовную интригу и начинала новую. Никто не знал, сколько на ее счету любовных увлечений за истекшие тридцать лет, никто не считал ее склонной к случайным связям. Она сохраняла свое внутреннее «я», вступая в связь с очередным мужчиной и поднимаясь на более высокую ступень интеллектуального и эстетического развития. Зигмунда поразили проницательность и ясность ее ума. В ее манерах не чувствовалось ни скованности, ни развязности. Она спросила, может ли она писать ему в Вену и навестить его. Он дал согласие.

Успех двухдневного конгресса вызвал у участников большие надежды на будущее. Зигмунд задержался на несколько дней для бесед с Абрахамом, Бриллом и Джонсом об их делах, о проблемах и терапевтической методике. Он возвратился в Вену в добром здравии и превосходном настроении.

7

Маятнику положено качаться. В швейцарской печати усилились нападки, в ней ставили под сомнение не столько ценность психоанализа, сколько его нравственные аспекты. Его объявляли темной наукой, порочной в своей основе, исчадием ада, предназначенным развратить мир. Речь шла не об отдельных выпадах; они были ориентированы и взаимосвязаны. Зигмунду становилось ясно, по мере того как в его руки попадали оскорбительные сообщения, что они рождаются не в редакциях газет и журналов. Неизменно просматривались теологические вкрапления, указывавшие на то, что значительная часть материала подсказана церковью, а часть – высокими правительственными сферами. В Швейцарии психоанализ объявлялся противоречащим национальным интересам швейцарцев. От психиатров требовали, чтобы они прекратили заниматься грязным делом; швейцарской публике рекомендовалось не посещать врачей, которые верят в психоанализ Фрейда.

Друзья Зигмунда в Цюрихе, в особенности члены Швейцарского психоаналитического общества, основанного год назад, сразу же почувствовали последствия. Многие пациенты перестали приходить на сеансы, новых не прибавлялось. Риклин просил Зигмунда направлять им пациентов из Австрии и Германии, чтобы иметь не только средства к существованию, но и возможность не терять навыков психоанализа.

Примерно в то же самое время «Нью–Йорк таймс» сообщила о заявлении доктора Аллена Старра перед неврологическим отделением Нью–Йоркской медицинской академии, который утверждал, будто он работал с Зигмундом Фрейдом в лаборатории Мейнерта в Вене, где тот имел репутацию венского распутника, а «не человека, живущего достойным образом».

Единственный американец, с которым встречался Зигмунд в лаборатории Мейнерта, был Бернард Закс. Если бы сообщение «Нью–Йорк таймс» не наносило ущерба нарождавшемуся движению, которое возглавил А. –А. Брилл, его можно было бы принять за курьез: в студенческие годы, когда он работал у профессора Мейнерта, Зигмунд относился к тем безденежным книгочеям, которым было не до девушек, а часто и не до пива. Во время работы в клинике он был помолвлен с Мартой и вел жизнь отшельника. Зигмунд проверил записи клиники Мейнерта, а также Городской больницы; имя Аллена Старра там не значилось. Он мог оказаться в клинической школе на какое–то короткое время в качестве гостя. Излагая комментарии доктора Старра, «Таймс» представляла дело так, будто теории Зигмунда Фрейда порождены его аморальной жизнью. В семье отказывались принять статью всерьез. Минна иронизировала:

– Только подумать, а мы и не подозревали, что все эти годы среди нас подвизался венский распутник.

В апреле Зигмунд получил из Швейцарии письмо от Людвига Бинсвангера, сообщавшего, что при операции аппендицита у него была обнаружена злокачественная опухоль. Ему осталось жить один – три года. Сообщение сильно огорчило; Бинсвангер оставался лояльным и отважным другом, стойко выдерживавшим нападки.

Затем заболела Амалия. И в свои семьдесят шесть лет мать Зигмунда была полна жизни. Он пригласил терапевта. Осмотрев ее внимательно вопреки настойчивым протестам с ее стороны, врач прописал ей постельный режим и множество лекарств. Дольфи обещала, что она как–нибудь заставит мать их проглотить. Когда Амалия почувствовала себя лучше, Зигмунд написал Карлу Юнгу, что выезжает в Крейцлинген на Констанском озере, чтобы посетить Людвига Бинсвангера. Хотя в его распоряжении всего два дня, они могли бы, конечно, встретиться и поговорить.

Бинсвангер поправлялся после удаления опухоли. Они прошлись вдоль озера, обсуждая, как выстоять под массированными нападками в Швейцарии. В воскресенье Бинсвангер отвез Зигмунда в поместье своей семьи, где собралась группа друзей и родственников, пожелавших встретиться с учителем Бинсвангера. День прошел приятно, но к вечеру Зигмунд почувствовал тревогу. Почему не приехал Карл Юнг? От Кюснаха до Кокстанского озера всего пятьдесят километров. К тому же есть удобное железнодорожное сообщение. Зигмунду надлежало вернуться в Вену в ту же ночь, чтобы уже утром в понедельник быть на месте к приходу пациентов. Наверняка Карл и Эмма Юнг желали бы провести день с Людвигом Бинсвангером, старым другом, да и с самим Зигмундом.