Михаил Колесников - Последние грозы

Феликс Эдмундович дал конкретные указания:

— Поезжайте в Симферополь, свяжитесь с Павлом Макаровым, бывшим адъютантом генерала Май-Маевского. Сейчас он работает в ЧК, со своими отрядами вылавливает и разоружает белые банды…

Невероятную историю Павла Макарова Макошин знал хорошо, но до сих пор с ним не встречался. Не так уж давно барон Врангель обменивался рукопожатиями с советским разведчиком, штабс-капитаном Макаровым, адъютантом генерала Май-Маевского. Перед Макаровым заискивали и Слащов, и Кутепов, и Шкуро — он знал их всех в лицо.

— Все последнее время Макаров был занят ликвидацией так называемой «южной группы» — «особого корпуса», которую возглавлял врангелевский полковник Мамуладзе, — сказал Дзержинский. — Разумеется, «особого корпуса» в природе не существует и не существовало — он плод воображения Мамуладзе: нужно было создать у иностранцев впечатление, будто в Крыму в настоящее время действует крупное войсковое соединение. Чтоб раскошеливались. Ну а «южная группа» — это штаб, которому должны подчиняться все контрреволюционные банды. А таких банд, делающих до сих пор налеты на города и поселения, убивающих активистов и красноармейцев, расплодилось немало. Мамуладзе установил связь с Константинополем, Врангель пообещал выслать крупный десант к берегам Крыма во главе с генералом Слащовым. Но потом выяснилось: Слащов отказался поднять свой четырехтысячный корпус, базирующийся на Лемносе, Врангель пригрозил предать военному суду Слащова, но сам едва унес ноги. Слащов пообещал: будет уничтожать любое судно, которое осмелится приблизиться к Лемносу. В лагере барона раскол, целая группа видных генералов, в том числе и Гравицкий, ратует за возвращение на родину с повинной и обязательством верно служить Советской власти. Они послали связных к Мамуладзе. Полковник понял: десанта не будет! Пытался со своим помощником ротмистром Глазарем бежать в Болгарию на рыбацкой лодке, но «южная группа» уже находилась в кольце чекистов. Макаров послал к нему парламентера, и Мамуладзе явился с повинной.

Вам нужно заручиться письмом полковника Мамуладзе к оппозиционерам: генералам Секретеву, Клочкову, Гравицкому, Зеленину. Ну, вешатель Слащов вряд ли примкнет — не поверит в амнистию: слишком уж залиты кровью его руки! Мамуладзе в глазах названных генералов как бы заменял в Крыму бежавшего Врангеля, и то, что он пришел с повинной, должно произвести на них впечатление. Но вы обязаны помнить, — подытожил Феликс Эдмундович, — письмо Мамуладзе — не гарантия: среди генералов может оказаться и такой, который сразу же выдаст вас врангелевской контрразведке…

Макошин и сам хорошо понимал это: милые бранятся — только тешатся! Сегодня генералы ссорятся, завтра могут помириться: все зависит от иностранных подачек.

Макошин постепенно начинал осознавать: миссия намного труднее, чем представлялось вначале. Но страха не испытывал — опасность была тем воздухом, которым он дышал последние годы.

В Симферополе Макошин встретился с Папаниным. О поездке в Константинополь заговорил как о деле отдаленного будущего. Главное, что его интересовало, — это генерал Мамуладзе. О нем и спрашивал.

— Высокий, сухой, как хворостина, усы торчат, как у таракана, глаза навыкате. В черкеске с газырями. Мы ему кинжал оставили — очень уж просил. Я, говорит, без кинжала не могу — от предков кинжал-то. Так, ничего особенного, даже без серебряной оправы. Говорит с присказкой — «вай-вай».

— Ты назвал приметы, а мне нужны его взгляды.

— Ну, это тебе Павлуша Макаров лучше моего обрисует.

Макошин жалел, что невозможно взять Папанина с собой. А ведь не так уж давно, в ноябре прошлого года, они разругались насмерть. Потом, правда, помирились. А было так: части Второй Конной наступали к Ялте, и Макошин не сомневался: к 15 ноября все будет закончено. Жалел об одном: миновав Ангарский перевал, беляки могут покатиться прямо в Алушту, Гурзуф, где их, несомненно, поджидают американские или французские суда. От Симферополя до Алушты всего каких-нибудь сорок пять километров. Оседлав шоссе, врангелевцы будут своими заслонами сдерживать напор красной конницы, затормозят ее продвижение на сколь угодно длительное время: трудно будет проскочить сквозь узкую горную щель за перевалом… Но оказывается, партизаны перерезали шоссе. Когда бегущие врангелевцы стали подниматься на перевал, морские десантники во главе с Папаниным открыли по ним огонь из всех видов оружия. Белые оказались в ловушке: с севера наседали конники Макошина, с юга их расстреливали в упор десантники Папанина. Скрытых подходов к Алуште не было.

Начальник врангелевской дивизии генерал Гравицкий, давний знакомый Макошина, разделил дивизию на небольшие отряды и приказал им скрытыми тропами пробираться по горам к морю, в Гурзуф, в Ялту, Алупку и даже на восток в Судак. Пока основные силы белогвардейского корпуса пробивались на Алушту, пытаясь сломить сопротивление партизан и десантников Папанина, генерал Гравицкий повел конные офицерские отряды в обход горы Чатыр-Даг, вышел в тыл Папанину. Нападать на десантников не стал, а устремился к морю. Ему удалось опередить Вторую Конную буквально на несколько часов и погрузиться на небольшие суда. Когда до Макошина дошло, как ловко обвел его вокруг пальца старый знакомый генерал Гравицкий, он прямо-таки пришел в бешенство. Макошин во всем обвинял Папанина, Папанин — Макошина. А птичка упорхнула. Вот так они познакомились.

С той поры сколько раз представлял Макошин этого генерала Гравицкого попивающим турецкий кофе в роскошном отеле на берегах Босфора. Сидит в кругу битых генералов, своих друзей, и похваляется, как ему удалось натянуть нос большевикам. Хвалиться больше нечем, но ходит в героях: сумел сохранить большую группу офицеров. А другие генералы спасали не людей, а собственную шкуру и свое добришко…

И вот теперь Макошин отправлялся на свидание с этим самым Гравицким. Ирония судьбы…

— Я получил указание от товарища Дзержинского, — заявил Макаров Макошину при встрече. — Вот письмо полковника Мамуладзе, — и он передал толстый конверт.

— А вам приходилось встречаться с генералом Гравицким? — спросил Макошин.

— Много раз. Начальство его недолюбливало за острый язычок, дивизии уже не доверяло. Он ведь монархист больше самого Врангеля. Врангелю хотелось стать диктатором в России — не царем, а своего рода канцлером при безвольном императоре. А Гравицкий мечтал о сильном самодержце, наподобие Петра Первого. России нужна сильная власть, без этого она не станет великой державой. Керенский сразу же вызвал у него отвращение, одно время возлагал надежды на Деникина, но быстро разочаровался. Колчак и Врангель — для него просто немцы, узурпаторы власти.