Любовь Овсянникова - С историей на плечах

На первый взгляд эта борьба казалась благородной, чистой, ее патетика привлекала и заражала, но при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что это эпатаж. Воспеваемые Высоцким ценности были ложны, надуманы, ибо происходили от порока его личной природы. «Не жить» — это, к несчастью, было заложено в его некачественной наследственности. И этот некачественный ген ощущался им в себе, мучил его. А он, вместо того чтобы искоренить эту пагубу, пытался представить себя совершенством и, напротив, изменить мир и подстроить под себя. Это, конечно, безуспешный путь, и неуспехом этого пути он еще больше не удовлетворялся и мучился, это-то и выплескивал наружу, подкупая слушателей вопящей искренностью терзаний, безусловно имеющихся в его душе.

Но кто мог так уж глубоко копаться в его душе и в творчестве, кто мог настолько серьезно его воспринимать? Кому могло прийти в голову не только слушать его, но и изучать? Ведь это всего лишь эстрада, да и то — почти самодеятельная. Подумаешь — бардовская песня! Бормотание у костра или за рюмкой спиртного. Его песни всем нравились, да и все. Нравились — без разбирательств, зачем он писал и почему писал так, а не иначе. Молодые вообще видят лишь внешние эффекты, не проникая вглубь — им некогда, да и не всегда по уму. А старики… они находили удовольствие греть свои обиды в тональности песен Высоцкого, не особенно задумываясь о причине его обид. Их душа отдыхала, видя, что и другим несладко, что просто такова жизнь.

Так я прочитала Владимира Высоцкого тогда, а время и дальнейшая жизнь артиста показали, что я почти не ошиблась.

Я никогда не была одержима музыкой, эстрадой, песнями, но легко понимала это искусство и принимала под настроение, смакуя как деликатес — понемногу. Возможно, потому что я не насыщалась лишними его порциями, восприятие старого, знакомого было всегда свежим, а нового, если оно нравилось, — острым, ошеломляющим. Высоцкого слушать запоем тем более не рекомендовалось. Кощунственно было бы привыкнуть к его голосу, к его текстам, тем, которые горячащиеся поклонники величают стихами. Конечно, это были рифмованные тексты по форме, но далеко не поэзия по сути. Тем не менее вместе с придуманной к ним мелодией и исполнением самого Владимира они представляли неповторимую целостную уникальность, никем не покоренную по сей день творческую вершину. Это было феноменальное выявление личности во всей ее спорности и возможной греховности, личности громадной и неравнодушной, что потрясало. Жаль, что осталось так мало записей его концертов, где он пел исключительно вживую.

В этом смысле Владимир Высоцкий был и остается в памяти неоспоримым гением — гением самовыражения. Конечно, он не просто бард, каких пруд пруди, он — великий творец, мастер. И именно в таком качестве и масштабе был признан народом, всеми, кто его слушал — от мала до велика. Ведь, если оставить в стороне его личные мотивы к бунтарскому тону и окрасу творчества, все равно он остается выразителем той мятежности, что есть в каждой душе, в каждой судьбе. Разве не нарекаем мы на несовершенство человеческой природы, не сетуем? Разве не мучаемся извечной жаждой неограниченного полета, не мечтаем о небе? Эти жалобы знакомы и близки нам. Увы, все мы люди, все — пленники обстоятельств. И тоска по свободе, которую во всем угнетает вселенская гравитация, безотчетно знакома нам, разделяема нами, она объединяет нас. Поэтому тех, кому бы не хотелось слушать Владимира Высоцкого, просто не существовало.

Помнится весна 1971 года, май, праздник, а вокруг — Полесье, лесистая и болотистая ровенщина, Костополь — заштатный районный городок, повсеместная раскисшая почва нестройных улочек, устеленных мостками из сбитых горбылей, чужие по духу люди с косыми взглядами, комары и хворь. Юра несет срочную службу в армии. Мы с ним идем по мосткам, радуемся солнцу и редко случающемуся свободному дню, наступающей весне. Но ощущение неуюта не покидает, Юрина военная форма очень не нравится бывшим воителям против советской власти. Их затаенной враждебностью пропитан воздух, ею отравлены леса, болота с густой непрозрачной водой. Мы жмемся друг к другу.

И вдруг из ближайшего окна выпархивает песня — «…наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие как часовые», а следом снова о мужестве и стойкости: «Отставить разговоры! Вперед и вверх, а там, ведь это наши горы, они помогут нам». Высоцкий! Он и тут с нами! И все — пространство снова превратилось в родной дом, и мы ободрились духом.

Песни Высоцкого были о наших сердцах, горячих и отзывчивых, о мире, каким он ему казался, и о самом дорогом для человека — о жизни. Поэтому люди их понимали и любили. Он по праву вошел в нашу советскую историю как автор и исполнитель своих песен под акустическую семиструнную «русскую» гитару. Высоцкий — это космическое явление, которому нет повторения.

Биографы всякое теперь пишут, и, как ни странно, почти ничего о творчестве, а все больше о причинах, погубивших его в расцвете возраста. Конечно, были такие причины, я упоминала — конкретности личной природы. Тонкость и многогранность его мировосприятия, слабые места психики, особенности чувствований и отражения внешнего мира во внутренних зеркалах приводили к стрессам. Творчество — это вообще стресс. Однако мера его у каждого художника своя. У Высоцкого стресс достигал таких значений, которые высекали из его души молнии озарений и громы провозглашения о них. Он не мог молчать, он заражался самой возможностью вещать миру о сделанных открытиях, он транслировал вдохновение другим. Чистосердечность его признаний экспрессивна и беспрецедентна, поэтому его личный творческий стресс зашкаливал. С этим не всегда справлялся организм, и тогда он просил пощады.

Известное дело, пощада могла бы прийти в виде хорошего сна, дальних прогулок в спокойной обстановке, с милыми сердцу людьми. Но Владимир всегда спешил, и не хотел тратить время на естественное восстановление сил, он и тут стремился спрессовать и ускорить события. И стал выпивать. Увы, очень рано, что привело к возникновению зависимости, к болезни.

Но не это страшно, совсем не это. Есть и было много личностей с тонкой душой, которые прибегают к стимулированным методам сброса напряжений и живут долго. Известно, что театральные актеры, отыграв спектакли, тут же бражничают и расслабляются. Не все они сгорают в сорок два года. Было еще что-то, что сильнее и гибельнее влияло на Высоцкого. Что же?

Я помню эти годы как время туристской романтики с песнями под гитару. Это был типично студенческий, да и просто молодежный образ жизни — в свободное время ходить в горы, изучать Урал, Кавказ, Сибирь, сплавляться по рекам на плотах, ходить под парусом на незаселенные острова и там робинзонничать. И все это сопровождалось узнаванием и изучением мира, совместным творчеством, становящимся новым фольклором, в котором воспевался родной край, его красоты и дивная эта сплоченность — дружба. Даже мы в нашей группе, все как на подбор совсем не спортивные, не имея возможности ходить в походы, не будучи приспособленными к этому, возмещали всеобщую жажду романтики осенней работой в колхозах, где помогали убирать урожай, — и пели там по вечерам, на природе, с кострами, выбирая укромный уголок. Если уж древние племена били в бубны и кивали звездам, то странно было бы, чтобы у нас не властвовали мелодии и певческие голоса, чтобы не расцвел особенный жанр — бардовская песня. Это песня, написанная самодеятельным композитором на свои же слова и исполняемая им под гитару. Многие парни увлекались этим, щеголяли друг перед другом голосами, томностью и задушевностью, соревновались в игре. У каждого отряда, клуба, группы была своя песня как гимн, как опознавательный знак.