Екатерина Мешаненкова - Данте. Жизнь: Инферно. Чистлище. Рай

Граф Куррадо да Палаццо являлся в 1276 году викарием Карла I Анжуйского во Флоренции, а в 1288-м — подеста Пьяченцы. Отпрыск одной из ветвей рода ди Роберти из Реджо, Гвидо да Кастелло был гибеллином (в то время как Герардо да Каммино и Куррадо да Палаццо принадлежали к партии гвельфов). Впоследствии и его изгнали из родного города, где он был фактически сеньором; тогда он и появился, около 1318 года, в Вероне. В Реджо Гвидо да Кастелло любил оказывать помощь странствующим бедным рыцарям, среди которых было много французов; он не только давал им временное пристанище, но одарял конями и оружием. Французы прозвали его «простым ломбардцем», что значило: добрый, скромный, гостеприимный, прямодушный. В шестнадцатой песне «Чистилища» Данте упомянет также дочь доброго Герардо Гайю, славившуюся своей красотой и добродетелями.

О благородстве Гвидо да Кастелло, истинном, личном, а не наследственном, Данте говорит в четвертом трактате «Пира». Можно предположить, что великий изгнанник посетил также Виченцу и Падую, где в это время работал его друг, знаменитый флорентийский художник Джотто, расписывавший капеллу деи Скровеньи. Напомним, что Реджинальдо Скровеньи был злостным ростовщиком, одним из самых богатых людей Италии. Данте поместил его среди теней седьмого круга ада в печальной компании лихоимцев…

Таким образом, основываясь главным образом на текстах Данте, мы можем реконструировать с достаточной степенью вероятности и маршруты его странствий в 1305 — начале 1306 года. Он побывал на севере Италии, в Тревизо, Венеции, Падуе, Парме, Виченце и в Реджо (провинция Эмилия). В «Народном красноречии» Данте вспоминает о встрече с поэтом на народном языке Готто Мантуано, который «изустно познакомил нас со своими многими и отличными канцонами». Кроме этого краткого упоминания в трактате Данте, больше ничего об этом поэте до сих пор не известно. Но из него следует, что Данте был в Мантуе и, верно, посетил места Мантуанской области, связанные с именем Вергилия и трубадура Сорделло ди Гойто. Мы предполагаем, что знакомство Данте с поэтами из Фаэнцы (в области Романьи) — Томмазо и Уголино Буччола, упомянутыми также не без похвал в «Народном красноречии», состоялось ранее, когда флорентийский изгнанник жил в Форли или когда он останавливался в Фаэнце, направляясь в Верону к Скалигерам.

В 1300 году Данте исполнилось тридцать пять лет — по его мнению, это была ровно середина жизни и соответственно ее вершина, дальше жизнь шла по нисходящей. В сорок пять по его расчетам начиналась старость, и до нее было уже рукой подать, а он все еще был малоизвестным изгнанником, без каких-либо шансов вернуться на родину. Следовало поторопиться — времени на то, чтобы достигнуть чего-то в жизни, оставалось не так уж много.

Поразмыслив, Данте пришел к выводу, что для того, чтобы вернуться во Флоренцию, ему надо стать знаменитым. Он хорошо знал родной город, падкий на славу и громкие имена. Флорентийцы равнодушно захлопнули двери перед бедным изгнанником, но они наверняка с удовольствием бы распахнули их великому философу, овеянному славой.

И вот чтобы достигнуть славы, которая подняла бы высоко на щит имя бедного изгнанника, он решил написать трактат на философские и научные темы, приобщая родной итальянский язык к проблемам культуры, которые, по мнению современников поэта, могли быть выражены лишь на латинском языке. Данте больше не хотел быть поэтом любви и готов был отказаться от сладостного нового стиля, чтобы превратиться в учителя мудрости, бичующего нравы. В Вероне он приступил к трактатам «Пира».

В начале этого произведения можно найти немало биографических подробностей, драгоценных для реконструкции биографии Данте и его взглядов на общество в первые годы изгнания. Данте говорит о скитаниях и бедности, о горестном опыте изгнанника, который все еще надеется на возвращение домой: «После того как гражданам Флоренции, прекраснейшей и славнейшей дочери Рима, угодно было извергнуть меня из своего сладостного лона, в котором я был рожден и вскормлен вплоть до вершины моего жизненного пути и в котором я от всего сердца мечтаю, по-хорошему с ней примирившись, успокоить усталый дух и завершить дарованный мне срок, — я, как чужестранец, почти что нищий, исходил все пределы, куда только проникает родная речь, показывая против воли рану, которую нанесла мне судьба и которую столь часто несправедливо вменяют самому раненому. Поистине я был ладьей без руля и без ветрил, которую сухой ветер, вздымаемый горькой нуждой, заносил в разные гавани, устья и прибрежные края; и я представал перед взорами многих людей, которые, прислушавшись, быть может, к той или иной обо мне молве, воображали меня в ином обличье и в глазах которых не только унизилась моя особа, но и обесценивалось каждое мое творение, как уже созданное, так и будущее».

Данте говорит о том, что личное присутствие часто умаляет действительную ценность человека. Большинство людей живет, подобно детям, — следуя чувству, а не разуму. Многие склонны к зависти и становятся завистниками, видя человека прославленного. Данте пришлось «лично предстоять почти перед всеми итальянцами… Я унизил себя этим, — продолжает он, — быть может, более, чем необходимо, следуя истине, и не только в глазах тех, до которых молва обо мне уже докатилась, был я унижен, но также и многими другими, так что из-за этого произведения мои обесценились. Мне надлежит поэтому придать настоящему моему сочинению большую строгость и писать возвышенным стилем, чтобы сообщить ему больший авторитет».

В стихах и прозе Данте появляется мотив о щедрости как свободном даре. Дарить нужно не бесполезное, поучает он, а то, что действительно необходимо, причем дарить так, чтобы получающий не унижался, взывая к щедрости мецената. Автор «Пира» ссылается на слова, приписывавшиеся Сенеке: «Ничто так дорого не покупается, как то, на что тратятся просьбы». Поэтому, заключает свою мысль Данте, выпрошенный дар подобен торгу и не украшает добродетелями дающего. В этих печальных строках чувствуется горечь поэта, зависевшего от случайных благодетелей и покровителей, с которыми гордому и нищему изгнаннику ужиться было нелегко. По-видимому, Данте секретарствовал (как, например, у Орделаффи в Форли), преподавал (как в Вероне), составлял латинские письма своим покровителям (как для графини Баттифолле), наконец, был придворным поэтом и доверенным лицом (в замках Маласпина). На опыте своем Данте познал, что сеньоры бывают разные: умные и просвещенные, но также заносчивые и невежественные. Существуют «господа природы настолько ослиной, что приказывают как раз обратное тому, чего они хотят; другие, которые хотят быть понятыми, ничего не говоря, и, наконец, такие, которые не хотят, чтобы слуга двигался с места для выполнения необходимого, если они этого не приказали. А так как эти свойства присущи некоторым людям, я не намереваюсь в настоящее время их разъяснять, ибо это слишком затянуло бы настоящее отступление; скажу лишь, что такие люди вроде скотов, которым разум мало чем служит на пользу».