Ришард Болеславский - Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Затем сел за стол, взял лист бумаги и написал записку. После этого позвал ординарца, вручил ему записку и приказал немедленно доставить ее полковнику.

Перед уходом ординарец сказал:

– Господин капитан, я заполнил холодной водой несколько ведер. Они стоят за стенкой.

– Вода мне больше не понадобится, – ответил Раф.

Ординарец щелкнул каблуками и собрался выйти.

– Подожди, – окликнул его капитан. Он вытащил из кармана все деньги, около ста рублей, отдал их ординарцу и сказал: – Смотри не потеряй. И никому не отдавай.

– Хорошо, господин капитан.

Ординарец решил, что капитан отдал ему деньги на хранение.

Он доставил записку полковнику.

– Раф очень страдает? – спросил полковник ординарца, открывая конверт.

– Нет, господин полковник, он даже отказался от холодной воды.

Полковник принялся читать записку и вдруг закричал:

– За мной, быстро!

Несколько человек, в том числе и я, бросились за полковником. Когда мы вошли в комнату, капитан лежал на кровати, укрытый шинелью. Левая рука покоилась на сердце, а правая свешивалась с кровати. Револьвер лежал в изголовье. Небольшая черная дырка в самом центре виска, и ни капли крови. На столе мы нашли листок бумаги, на котором карандашом было написано: «Пожалуйста, сожгите все мои вещи».

Полковник показал нам записку, которую принес ординарец капитана. «Имею честь сообщить, что капитан Раф, третий эскадрон польских улан, умер в два часа во вторник, 1 декабря 1917 года, во внеслужебное время».

Глава 10

ВЕНСКИЙ СКРИПАЧ

На следующее утро я держал в руке требование с резолюцией, стоившей человеческой жизни, – лист бумаги, дающий право на получение нескольких тонн сена. Я должен был продолжить работу, начатую капитаном Рафом.

Весь вечер и большую часть ночи мы с корнетом Шмилем обсуждали самоубийство. Под утро я лег, но так и не смог заснуть. Зачем слепая судьба спасла Рафа, когда он был ранен? Почему пуля, попавшая ему в голову, не прошла чуть левее и не убила его? Насколько это было бы милосерднее! Он избежал бы сумеречной жизни – между болью и безумием. И ему не пришлось бы исправлять не законченную смертью работу собственной рукой. Он навсегда остался в моей памяти.

Утром я поднялся с кровати в состоянии необыкновенного нервного возбуждения, которое обычно охватывает человека после бессонной ночи, и, как правило, уже к середине дня он начинает валиться с ног от усталости.

Полковник тоже, судя по всему, провел бессонную ночь. Он был бледнее обычного и очень немногословен. Полковник вручил мне подписанную квартирмейстером заявку, написав на ней название деревни. Я щелкнул каблуками и вышел из кабинета.

Разрешение на сено оттягивало руку, словно я держал не лист бумаги, а камень. Я должен был поехать в деревню и отобрать у крестьян то, что они ценили больше жизни, – сено, корм для их животных. Они могли заупрямиться и не отдать мне сено. Что им какой-то приказ? Но я должен был выполнить распоряжение полковника. Я должен был привезти сено любой ценой, даже ценой жизни, их или моей. Действуя, как действовал капитан Раф, получая резолюцию.

В другое время я с удовольствием выполнил бы подобное поручение, рассматривая его просто как приятную прогулку в деревню. Но в сложившейся ситуации надо было тщательно продумать линию поведения.

По пути в конюшню я встретил Шмиля.

– Задача не из простых, – поделился я с корнетом. – Крестьяне так просто не расстанутся с сеном. Похоже, придется нелегко.

– Я поеду с вами, – загорелся Шмиль.

Он был очень молод, а поход за сеном обещал неожиданные приключения. Он устал отдыхать и мечтал о наступлении, или походном марше, или какой-нибудь поездке. В общем, об активных действиях.

– Отец, у меня есть идея, – подстраиваясь под мой шаг, сказал Шмиль. – Давайте переоденемся. Я уже не помню, когда последний раз надевал парадную форму.

– Не говори глупости, Шмиль. – Я играл роль старшего, умудренного опытом офицера. – Вполне возможно, нам придется провести ночь конюшне. Или в свинарнике. Зачем, скажи на милость, надевать парадную форму?

– Почему бы и нет? Держу пари, мы найдем отличную чистую кровать и прекрасно выспимся. Причем кровать расстелит очаровательная молодая девушка. Ручаюсь, когда она увидит вас в парадной форме, то уложит в наимягчайшую постель, о какой вы не могли и мечтать.

– А как устроишься ты, молодой петушок?

– Меня это не волнует, – весело рассмеялся Шмиль. – Я буду иметь кровать, надену я парадный мундир или нет. Ну, отец, поехали. У нас уже бог знает сколько времени не было никаких поездок. И только одному Богу известно, когда еще появится такой шанс. Может, вообще никогда из-за всей этой ерунды, творящейся вокруг.

Я огляделся. Свежий снег, яркое солнце, белые березы и темно-зеленые сосны в снегу. Небо, высокое, голубое. Какая красота! А главное, веселые, сияющие глаза юноши, корнета Шмиля – романтика и фантазера.

– Черт с тобой! Давай наряжаться.

Я надел темно-синий мундир с пурпурной вставкой на груди, синие бриджи и ярко-красную уланку (фуражку). На подготовку ушло меньше часа. Ординарцы уже поджидали нас с лошадьми.

Стройный как тополь, улыбающийся Шмиль подбежал к нашему дому, не скрывая радости в предвкушении новых впечатлений, и произнес слова, которые на протяжении столетий повторяли польские кавалеристы:

– Бог в помощь, господа уланы!

– Во веки вечные и навсегда, – ответили ординарцы.

Лошади тоже покивали в знак приветствия и получили по куску сахара от меня и Шмиля. Такова была традиция: перед тем как вскочить на лошадь, обязательно дать ей что-нибудь вкусное. Лошади прекрасно знали об этой традиции. Итак, мы вскочили на лошадей и тронулись в путь.

Лошади, моя Зорька, а Шмиля – Звездочка, были в отличной форме. Мы пустили их рысью, и широкий свободный шаг доказывал, что наши лошади любят работать и знают свое дело. Они почувствовали, что предстоит долгая дорога и необходимо беречь силы, но при этом удерживать темп. Это были умные животные. Когда их выводили на тренировочный плац и они часами бегали по кругу, то не видели в этом ничего интересного. И всегда бегали медленно и тяжело. Даже куски сахара не доставляли им особого удовольствия и не стимулировали к старанию. Но сегодня они почувствовали, что предстоит двух-трехчасовая пробежка, и собирались насладиться каждой милей пройденного пути.

Мы быстро проскочили маленький город. Встречные останавливались и провожали глазами несущихся всадников. В основном это были солдаты. Кто-то презрительно оглядывал двух офицеров с ординарцами. Некоторые вслух высказывали восхищение лошадьми. Многие явно недоумевали, откуда появились эти одетые в парадную форму офицеры и что собираются делать. Солдаты, в распахнутых шинелях, в сдвинутых на затылок фуражках, засунув руки в карманы, даже не помышляли о том, чтобы отдавать честь.