Михаил Юхма - Кунгош — птица бессмертия

«Кажется, зря пришел», — подумал Муллалур. Однако он попытался все-таки прорваться сквозь этот поток ораторского красноречия.

— Погоди, Алим, — спокойно сказал он. — Мы ведь с тобой не на митинге. Поговорим спокойно, по-деловому…

— Ты прав. Речи тут не помогут. Надо действовать… Но все мое существо восстает…

— Мне кажется, ты не совсем правильно оцениваешь ситуацию.

— Не совсем… правильно? Да разве тут могут быть два мнения?.. А ты… Ты что же, одобряешь это вопиющее беззаконие?

— Помнишь, — спокойно продолжал Мулланур, — в декабре прошлого года в Казани, на Третьем губернском съезде Советов крестьянских депутатов, я говорил, что долг Учредительного собрания состоит в том, чтобы закрепить законодательно революционные завоевания народа. Помнишь?

— Помню. Ну и что?

— К сожалению, Учредительное собрание не пошло за революционным народом, не пожелало стать выразителем его воли.

— Вот, Мулланур, ты мне прямо скажи: ты-то одобряешь этот варварский разгон Учредительного собрания или не одобряешь?

— Это случилось пятого. А я приехал в Петроград шестого. Я там не был. А ты был. Вот ты и расскажи мне, что произошло. Почему эти твои народные избранники отказались принять декларацию, предложенную Свердловым? Там ведь говорилось о немедленной передаче всей помещичьей земли крестьянам. Почему не утвердили Декрет о мире? Декрет о земле?

— Крестьяне должны получить землю не из рук кучки террористов, узурпировавших власть, а в результате законодательного акта…

— Вот вы, народные избранники, и приняли бы такой законодательный акт.

— Только народ в лице его полномочных представителей может решать…

— Перестань, Алим! Ты прекрасно знаешь, что народ уже выразил свою волю. Народ довольно-таки ясно высказал свое отношение к войне: фронт сам развалился, без всяких большевиков. Народ ясно выразил свое отношение к помещичьему землевладению: не зря ведь крестьяне, не дождавшись ваших законодательных актов, отобрали землю у помещиков…

— Ты пришел ко мне для того, чтобы отстаивать эту анархическую идею?

— Нет, — тихо сказал Мулланур. — Я пришел предложить тебе войти в новое центральное мусульманское учреждение. В только что созданный Центральный комиссариат по делам мусульман.

— Кем созданный?

— Левой группой мусульманской фракции.

— По указке большевиков?

— Созданный для осуществления ближайших задач социалистической революции при поддержке Советского правительства, — отчеканил Мулланур.

— Ни за что! — выкрикнул Алим. — Никогда не войду я в этот ваш марионеточный комиссариат! Никогда не признаю ваше так называемое Советское правительство.

— Ну что ж. — Мулланур встал. — Больше нам с тобой говорить не о чем.

— Погоди, — остановил его Алим. — Прежде чем ты уйдешь, я хочу сказать тебе несколько слов. Помнишь ли ты, как совсем недавно, всего полгода назад, большевики сами же требовали: «Немедленный созыв Учредительного собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования. Всеобщая амнистия. Свобода стачек и собраний. Немедленное издание новых законов, определяющих права человека и гражданина…» Именно так все и было сделано. Депутатов избрали на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования. В полном соответствии с требованиями большевиков. Созвали Учредительное собрание. Тоже в полном соответствии с требованиями большевиков. Так в чем же дело? Почему понадобилось его разогнать? Что произошло за эти полгода? Я тебе отвечу! — все больше распаляясь, говорил Алим. — Большевики захватили власть. Вот что произошло за эти месяцы! Они взяли власть, они уже на коне. И теперь мы им больше не нужны, нас можно выбросить на свалку, как падаль!

— Ах вот оно что, — сказал Мулланур. — Тут, стало быть, вопрос самолюбия. Кто первый сказал «о». Вы хотели, чтобы крестьяне получили землю от вас, а теперь вышло, что они получат ее от большевиков… А тебе не приходит в голову, Алим, что, если бы ты был настоящим революционером, душа твоя болела бы за крестьян. А тебе было бы все равно, от кого они получат землю. Важно, чтобы они ее получили.

— Смотри, как повернул! — растерялся Алим. Он подошел к Муллануру и заглянул ему в глаза. — Скажи честно: хитришь или от души говоришь?

— От души, Алим.

— Ну что ж, посмотрим. Жизнь покажет… Расскажи, какая программа у вашего комиссариата?

Мулланур давно понял, что с Алимом каши не сваришь. Но все-таки решил сделать еще одну, последнюю попытку.

— Информирование Советской власти о нуждах всех мусульман России, — стал он перечислять параграфы и пункты программы, которую они составили вместе с Шарифом и Галимзяном. — Информированпе мусульман о всех шагах и мероприятиях Советской власти… Удовлетворение культурно-просветительных нужд мусульманских трудящихся… Широкая массовая агитация и пропаганда идей Советской власти среди мусульман на их родных языках… Улаживание всякого рода конфликтов, которые могут возникнуть на местах между органами Советской власти и мусульманами…

— Иными словами, без Советов — ни шагу? Советы будут дергать за веревочку, а вы, как послушные куклы, как марионетки…

— Опять не то говоришь, Алим. Мы не будем работать, как ты выражаешься, по указке Советов. Мы сами будем полномочным учреждением Советской власти.

— Понятно, понятно. А если сказать прямо, без обиняков, ты предлагаешь мне пойти в полную кабалу к большевикам. Нет, Мулланур, — он покачал головой. — Не выйдет. На такое предательство я не способен.

— Ну что ж, — сказал Мулланур. — Не будем больше препираться, обмениваться сомнительными любезностями. Прощай!

— Почему же «прощай»? — вдруг злобно ощерился Алим. — Я думаю, мы с тобой еще встретимся. Мы сейчас по разные стороны баррикады. А люди, стоящие по разные стороны баррикады, рано или поздно встречаются.

— Я не стану уклоняться от такой встречи.

— Такие встречи, как учит история, происходят обычно с оружием в руках.

— Оружие у нас найдется!

Эти последние слова он кинул уже с порога. И бегом… И бегом по лестнице, на свежий воздух, поскорее прочь отсюда, из этого склепа, где остался один из тех, кого Ленин назвал «пришельцами с того света».

Поделившись с друзьями печальными результатами похода к Хакимову, Мулланур стал жадно расспрашивать, каковы их успехи.

— У меня то же самое, — криво усмехнулся Шариф. — Был у двоих. С пеной у рта орут, что мы предатели. Одни так побагровел, кровью налился, я думал — сейчас его кондрашка хватит…