Сергей Михеенков - Лидия Русланова. Душа-певица

И вот пригласили её.

Как известно, Сталин был человеком просвещённым. В юности писал стихи. Позже написал работу по языкознанию. Любил читать. Читал много. Русланова знала, что книги всех кандидатов на Сталинскую премию по литературе Хозяин прочитывал сам. Любил театр, часто бывал на спектаклях.

Театр не просто любил, а всячески его опекал. Особенно Большой. Ничего для него не жалел, никаких миллионов. Зарплаты, премии, звания, награды, всяческие привилегии и бытовые блага в виде квартир в центре Москвы, дач в живописных районах Подмосковья, путёвок в дома отдыха и санатории.

Сталин ходил в основном в оперу. На постановки «Князь Игорь», «Садко», «Борис Годунов», «Хованщина», «Иван Сусанин» (до революции «Жизнь за царя»), «Пиковая дама». Его особая любовь к опере была известна, и поэтому в этих спектаклях всегда были заняты лучшие голоса Большого театра, да, пожалуй, и всей страны. Лучшее в оперном пении, в балете концентрировалось здесь.

Помпезный облик зала Большого театра, богатое и тяжёлое убранство сцены, капитальные декорации, подчёркнуто торжественное пение артистов — всё это соответствовало внутреннему миру Хозяина настолько, что он мог приезжать на некоторые спектакли по нескольку раз подряд.

Сталин награждал своих фаворитов при каждом подходящем случае и зачастую делал это собственноручно. Впрочем, ничего плохого в этом не было, тем более что, в отличие от последующих эпох, тогда награждались и поощрялись действительно лучшие голоса.

Хотя — не без исключения. Русланова так и не была награждена правительственным орденом. Вернее, орден был, но его почти сразу же отняли. Но эта история ещё впереди.

Сталин обожал бас Максима Михайлова[30]. Ценил постановки Леонида Баратова[31]. Главный режиссёр Большого театра Баратов благодаря его любви к опере получил пять Сталинских премий, три — первой степени и две — второй.

Благоволил Сталин и певицам Наталье Шпиллер[32] и Вере Давыдовой[33]. И та и другая имели по три Сталинские премии. Пели на банкетах вождя. Ему нравилось быть покровителем таких талантливых певиц и при этом поистине царственных женщин.

Галина Вишневская, пришедшая в Большой театр ещё совсем юной, в своей книге воспоминаний писала:

«Любил ли Сталин музыку? Нет. Он любил именно Большой театр, его пышность, помпезность; там он чувствовал себя императором. Он любил покровительствовать театру, артистам — ведь это были его крепостные артисты, и ему нравилось быть добрым к ним, по-царски награждать отличившихся. Вот только в царскую — центральную — ложу Сталин не садился. Царь не боялся сидеть перед народом, а этот боялся и прятался за тряпкой.

Почему он любил бывать именно в опере? Видимо, это доступное искусство давало ему возможность вообразить себя тем или иным героем, и особенно русская опера, с её историческими сюжетами и пышными костюмами, давала пищу фантазии. Вероятно, не раз, сидя в ложе и слушая „Бориса Годунова“, мысленно менял он свой серый скромный френч на пышное царское облачение и сжимал в руках скипетр и державу.

Когда Сталин присутствовал на спектакле, все артисты очень волновались, старались петь и играть как можно лучше — произвести впечатление: ведь от того, как понравишься Сталину, зависела вся дальнейшая жизнь. В особых случаях великий вождь мог вызвать артиста к себе в ложу, и удостоить чести лицезреть себя, и даже несколько слов подарить. Артисты от волнения — от величия момента! — совершенно немели, и Сталину приятно было видеть, какое он производит впечатление на этих больших, талантливых певцов, только что так естественно и правдиво изображавших на сцене царей и героев, а перед ним распластавшихся от одного его слова или взгляда, ожидающих подачки, любую кость готовых подхватить с его стола. И хотя он давно привык к холуйству окружающих его, но особой сладостью было холуйство людей, отмеченных Божьим даром, людей искусства. Их унижения, заискивания еще больше убеждали его в том, что он не простой смертный, а божество».

Вишневская в этом «сталинском» фрагменте конечно же пристрастна. Но во многом права. Если бы, к примеру, оставил свои воспоминания о Большом театре и тех годах бас-профундо Михайлов, то это были бы совершенно другие впечатления и оценки. Что тут поделаешь — воспоминания! Каждый вспоминает своё и по-своему.

И вот в середине 1930-х годов (точная дата неизвестна) приглашения к Хозяину удостоилась Русланова. Был какой-то очередной банкет. По установившейся традиции завершался он выступлениями самых лучших певцов страны.

О том, что значило понравиться Сталину, Русланова уже была наслышана. Да и Гаркави наставлял: «Лидочка… Лидочка… Только придержи свой характер! И твоё великолепное будущее будет обеспечено».

Любовь Сталина, как и любовь всякого диктатора, была изменчивой. Он мог возвысить, а мог и столкнуть в самый низ. В артистической среде тогда рассказывали историю, произошедшую с Иваном Козловским.

Сталину пришлась по душе «Песенка герцога» из оперы «Риголетто». Её исполнял Козловский. Сталин попросил: «Повторите, пожалуйста, ещё раз». Козловский поднёс руку к горлу, давая понять, что не сможет второй раз подряд вытянуть «знаменитое заключительное фермато». Тогда Сталин указательным пальцем на лацкане пиджака очертил кружок и улыбнулся. Козловский всё мгновенно понял и, оценив ситуацию и собрав волю в кулак, запел «Сердце красавицы склонно к измене…». Он довёл арию до конца с той же силой и чистотой, что и в первый раз. Вскоре получил орден Ленина, место солиста в Большом и немыслимую ставку.

Русланова спела. Члены политбюро и ближайшее окружение Сталина бурно аплодировали. Сталину тоже понравилось её выступление. Какие песни она пела тогда, на «царском» банкете, история не сохранила.

Сталин пригласил её к своему столу. Она села рядом. По обыкновению, Хозяин начал угощать свою гостью фруктами. Придвинул к ней вазу с виноградом и сказал:

— Угощайтесь.

То, что произошло в следующие мгновения, могло закончиться для Руслановой весьма плачевно. Конечно, если бы она вежливо угостилась из рук вождя, Сталин, следуя традиции и своему характеру, спросил бы у певицы, чего она желает…

Но к винограду она не притронулась. И сказала:

— Я-то сыта. А вот моих земляков в Поволжье накормите. Голодают!

Их дальнейшая беседа сразу и необратимо отклонилась в сторону от народной песни и проблем творчества Руслановой. Когда певица ушла к своему столу, Сталин посмотрел ей вслед, усмехнулся и сказал:

— Рэчистая.