Михаил Барклай-де-Толли - Изображение военных действий 1812 года

Намерение сразиться, принятое Барклаем единственно с целью не потерять своих сообщений со 2-й армией, которую предполагали уже при Орше, было оставлено, и главнокомандующий решился продолжать отступление. Оно началось в тот же вечер, тремя колоннами.

Граф Остерман, с левой колонной, из 2-го и 4-го пехотных корпусов, направился через Яновичи, на город Поречье, лежащий при большой дороге, между Смоленском и Велижем; Тучков 1-й, со средней колонной, из 3-го пехотного корпуса, двинулся, через Кольники, на Поречье же; Дохтурову, с правой колоннй, из гвардейского, 6-го пехотного и 1-го резервного кавалерийского корпусов, велено было следовать к тому же городу, через Лиозну; 2-й резервный кавалерийский корпус составлял арьергард Остермана, а 3-й резервный кавалерийский прикрывал отступление Дохтурова.

Графу Палену, с главным арьергардом, велено было прикрывать общее отступление. Движение всех трех колонн на Поречье было произведено с тем, чтобы всегда иметь возможность предупредить неприятеля, если бы он, направившись на Смоленск, угрожал прибыть туда прежде 2-й армии. Остается еще прибавить, что движение на Поречье, а не прямо на Смоленск, было избрано Барклаем, для прикрытия отправленных по Пореченской дороге всех тяжестей, парков и провиантских транспортов.

«Отступление было необходимо, – пишет Данилевский, – но как в виду Наполеона идти назад, среди ясного летнего вечера? Однако же, невзирая на близость неприятеля, главнокомандующий велел армии сниматься с лагеря. Наполеон, находясь в пяти верстах от нашей позиции, не мог рассмотреть истинной цели начинавшегося движения. Оно показалось ему обыкновенным переходом войск с одного места позиции на другое, и наши колонны успели отойти назад, прежде нежели неприятель мог удостовериться в отступлении их.

Решившись не принимать сражения, Барклай де Толли велел графу Палену держаться до последней крайности. Доверенность главнокомандующего оправдалась в полной мере: он несколько раз посылал благодарить графа Палена. Армия была в полном отступлении, а граф Пален все еще сражался. Под вечер он перешел на правый берег Лучесы. Туда последовали за ним, в двух местах, несколько рот французских егерей.

Наполеон, имея, таким образом, во власти своей переправу через Лучесу, приказал авангарду остановиться и начал располагать корпуса в боевой порядок, для сражения на другой день. Пока неприятель готовился к нападению, граф Пален последовал ночью за армиею. Уверенность Наполеона в близости сражения была так велика, что, когда, 16-го поутру, донесли ему с передовых постов об отступлении русских, он не хотел тому верить, и сам поехал удостовериться в истине сего известия.

Сомнение его было непродолжительно. Прибыв на позицию, накануне занятую русскими, он увидел одни опустелые биваки: тут не было ничего забытого, брошенного; никакого «признака торопливого отступления». Нашли только спавшего под кустом русского солдата.

Приведенный к Наполеону, он ничего не мог сказать, куда пошла армия: к Петербургу или к Москве. Наполеон послал авангарды по дорогам Санкт-Петербургской и Смоленской, а сам поехал в Витебск, где оставалось весьма мало жителей. Сами французы отдают справедливость искусству, с каким Барклай совершил отступление.

По словам Шамбре, наша армия, оставляя Наполеона в полном убеждении, что она готова принять битву, снялась с позиции и отступила в таком порядке и с такой быстротою, что равнина, которая еще накануне, вечером, так сказать, была наводнена нашими войсками, к утру не представляла никаких следов столь недавнего их пребывания; даже не было признаков, по которым можно было видеть, куда направилась наша армия.

Барклай имел все права гордиться отступлением, исполненным в виду сильнейшего и решительного неприятеля, в устройстве, не всегда встречаемом на обыкновенных маневрах, в мирное время.

Донося императору Александру о делах 13, 14 и 15 июля, в которых войска наши с честью подвизались под начальством Остермана, Коновницына и Палена, Барклай де Толли писал: «Войска вашего императорского величества, в течение сих трех дней, с удивительной храбростью и духом сражались противу превосходного неприятеля. Они дрались как россияне, пренебрегающие опасностями и жизнью для государя и Отечества.

Я не решу, кому: войскам ли авангарда, 4-го корпуса, или 3-й дивизии отдать преимущество. Все соревновали в мужестве и храбрости. Одни только неблагоприятствующие обстоятельства, не от 1-й армии зависящие, принудили ее к сему отступлению, которым она, в военном смысле, может вполне тщеславиться, произведя оное в виду превосходнейшего неприятеля, удерживаемого малым авангардом графа Палена.

Все офицеры отлично выполняли долг свой, и вообще войска оказывают такую ревность и усердие, что я уверен в совершенном успехе генерального сражения, если бы только обстоятельства не воспрепятствовали ныне дать оное. Но, соединившись с князем Багратионом, не может уже быть сомнение в поражении врагов, почему и спешу я совершить сие соединение (к коему я уже, с моей стороны, дал средство прибытием своим в Витебск) и предупредить движением моим прибытие неприятеля чрез Могилев в Смоленск, в чем, вероятно, ныне состоит цель его. Непоколебимая храбрость наших войск дает верную надежду к большим успехам».

Выступление нашей армии из-под Витебска началось около вечера 15 июля; 17-го левая и средняя ее колонны соединились при Поречье. Туда же, как мы видели, надлежало прибыть и Дохтурову, но, вследствие известия, что неприятель идет в больших силах на Смоленск, Барклай велел ему поспешать к этому городу и, по прибытии туда, стараться открыть сообщения с Платовым.

«Совершенное спасение Отечества, – писал он Дохтурову, – зависит теперь от ускорения занятия нами Смоленска. Вспомните Суворовские марши и идите ими». Смоленск был пунктом чрезвычайной важности. При нем предполагалось соединить обе армии, и, в случае потери его прежде этого соединения, оно отдалилось бы на неопределенное время.

Переночевав в Поречье, армия тронулась, 18 июля, на Холм и 20-го пришла к Смоленску, куда накануне прибыл Дохтуров. Неприятель преследовал Барклая до Поречья и тут остановился, увидев, что не может предупредить нашу 1-ю армию в занятии Смоленска.

«Я иду форсированным маршем из Поречья к Смоленску, – читаем мы в тогдашней переписке Барклая с Багратионом, – чтобы там непременно предупредить неприятеля и не давать ему далее распространиться внутрь нашего государства, почему я твердо решился от Смоленска ни при каких обстоятельствах не отступать дальше и дать там сражение, несмотря на соединенные силы Даву и Наполеона.