Михаил Ботвинник - Портреты

Бывали и выдающиеся турнирные достижения. И самым большим триумфом Котова, несомненно, был межзональный турнир в Стокгольме 1952 года. Не проиграв ни одной партии, он обошел ближайшего конкурента на 3 очка, хотя среди участников были такие именитые гроссмейстеры, как Петросян, Геллер, Глигорич, Тайманов, Авербах, Сабо, Штальберг, Унцикер…

Примечательно, что в этом турнире 39-летний Котов проявил себя как мастер разностороннего стиля, он играл так, чтобы его партнеры не могли проявить своих лучших качеств, – высшее мастерство в шахматах!

Чем же объяснить сочетание выдающихся успехов с результатами сравнительно скромными? Как-то Е. Геллер сказал мне: «Если шахматист не в настроении и терпит неудачу, значит, техника игры не на высоте…». Глубокая мысль! Одним талантом не проживешь… Когда нет вдохновения, техника должна выручать шахматного бойца. Но откуда быть технике у Саши Котова? Все это зависит от турнирного опыта и творческого окружения в юные годы. В шахматной Туле он не мог этим запастись, а в Москву попал уже поздно! Когда Котов был в хорошем настроении, шутки с ним были плохи. Однако недостаток техники укорачивает спортивную жизнь гроссмейстера. Котов это почувствовал вовремя и стал перестраивать свою творческую деятельность.

Вообще инженер Котов не был только шахматистом. Во время войны он участвовал в создании новой конструкции миномета, за что и был награжден орденом Ленина, – этот миномет воевал! А последние десятилетия стал писателем; темой его художественных произведений, конечно, были шахматы. Он писал об Алехине и Карпове, использовал и опыт своей жизни.

Мечтой его было выпустить кинофильм о гениальном Александре Алехине. Эта картина (по сценарию Котова) вышла на широкий экран.

Может быть, мастерам и не все импонировало в писательской деятельности Котова. Но по-своему он был прав – его слово было обращено к широкой читательской массе. Он знал о своем праве на художественный домысел.

Александр Котов был и настоящим шахматным автором, и среди этих книг главной и весьма популярной является «Шахматное наследие Алехина». По ней учились многие квалифицированные любители.

Котов был непоседой, характером обладал неуемным. Он всегда «лез» туда, где интересно: играл большую роль в общественной шахматной жизни, судил ответственные соревнования, писал злободневные статьи. Он не боялся конфликтов, иногда поэтому ссорился и с друзьями. Но – удивительное дело – всегда первым протягивал руку, ликвидируя размолвку!

Любил присочинить (вероятно, это необходимо для профессии писателя), посмеяться, в том числе и над самим собой. Например: Котов, сидя за рулем, нарушает правила. Инспектор требует предъявления водительских прав. «Я – Котов», – гордо заявляет гроссмейстер. Инспектор внимательно изучает документ и, улыбаясь, возвращает права владельцу. «А, так вам мое имя известно?» – «Нет, – отвечает удивленный инспектор, – Вас я не знаю, но моя фамилия – тоже Котов!»

Последние годы он внимательно следил за моей работой по созданию искусственного гроссмейстера, торопил меня и сердился что работа затягивается. Александра Александровича не пугала возможность появления сильного автомата. Более того, он уже начал писать роман на эту тему. Доверительно сообщил, что имя героя романа – Направник. «Что, не обидитесь? – посмеивался он. – Ведь созвучно!»

Хотя здоровье его поколебалось, но ритм жизни не слабел. Успел Александр Котов сделать многое… Шахматный мир его не забудет.

Милан ВИДМАР

Шахматист и электротехник

Познакомились мы на турнире в Ноттингеме в 1936 г., но партии Видмара я, конечно, изучал ранее. В 20-е годы он был одним из сильнейших шахматистов мира. Это было удивительно ибо Милан Видмар никогда не был шахматным профессионалом, и не в том смысле, что шахматы не были для него материальным фундаментом, а в том что он относился к ним по-любительски. А ежели достиг такой большой шахматной силы, то видимо, лишь за счет природного таланта…

Играл он основательно, осторожно, и на первый взгляд напрашивалось отнести Видмара к так называемым «позиционным» шахматистам – но это было бы поверхностным суждением. Имел он талант тактика, и проявлялось это прежде всего в защите, где он действовал весьма находчиво. Невысокого роста, располневший но решительный, профессор производил очень симпатичное впечатление – его любили.

Десять лет спустя встретились мы уже после войны на турнире в Гронингене – тогда, конечно, он уже не был столь силен, и вскоре Видмар переменил шахматное амплуа. Когда обсуждалась кандидатура главного арбитра матч-турнира 1948 г. (на первенство мира), мнение всех было едино – именно Видмар должен судить это историческое соревнование, где ФИДЕ обрело своего первого чемпиона мира. Милан Видмар был на сцене Колонного зала в Москве, когда я сделал ничью в партии с М. Эйве и завоевал первенство мира.

Видмар был выдающимся электротехником, специалистом по трансформаторам. Долгие годы он был консультантом фирмы АЭГ. Все его книги по трансформаторам были переведены на русский, и московские студенты учились по трудам Видмара. Тогда СССР (как и царская Россия) не участвовал в международной авторской конвенции, и, естественно, Видмар за эти книги гонорара не получал. Но после матч-турнира 1948 г. он обратился с просьбой, чтобы ему дали компенсацию за издание его трудов; советское правительство и подарило ему автомобиль «Москвич».

Милан Видмар был первым югославским шахматистом, получившим мировую известность; не меньшей популярностью пользовалась его деятельность как электротехника. Но не меньший вес имела его личность, которая вызывала общие симпатии и признание.

Вячеслав РАГОЗИН

Когда мы познакомились – точно не помню. В матче ленинградских профсоюзных команд «Пищевкус» – «Металлисты» мы сыграли первую партию; было это, вероятно, в 1926 году. Запись ее не сохранилась. Рагозин играл белыми, была кембриджспрингская защита. Белые сыграли не по теории и сделали ход Bh4. В те годы я вполне доверял «теории» и ко всяким уклонениям от нее относился с иронией. Во время партии, к своему удивлению, почему-то не мог найти хорошего продолжения, но это мне не помешало после партии осудить ход Bh4. Мой партнер, менее опытный и более скромный, не стал спорить. Через год этот же ход сделал кто-то из авторитетов (кажется, Капабланка), – долгое время поэтому я без особого удовольствия вспоминал наш первый совместный анализ со Славой Рагозиным…