Майк Науменко. Бегство из зоопарка - Александр Исаакович Кушнир
Когда в зале поднялся гул, Майк сказал в микрофон: «Я тоже свистеть умею!» и, повернув голову к музыкантам, приказал: «Играйте максимально громко! Настолько громко, насколько сможете!» После чего Майк с Борисом лихо грянули в унисон «Если ты хочешь», еще сильнее разжигая костер болезненной рефлексии столичного бомонда.
«Реакция на этот концерт была уникальной, — заявлял впоследствии Троицкий. — Притом, что публика была рафинированной, в зале творилось нечто, и после выхода на улицу все продолжали спорить. А кто-то даже подрался — была какая-то бойня между людьми, которые Майка восприняли, и людьми, которых он сильно возмутил».
«Глядя вслед питерцам, увешанным инструментами и сумками, псевдообразованная столичная урла на автобусной остановке верещала что-то о пошлости и мерзости, об антиэстетике и попрании законов красоты “этими хамоватыми ленинградскими провинциалами”, — вспоминал в книге “Четверть века в роке” поэт Алексей Дидуров. — Петрушевская тут же ввязалась в скандал с этими ценителями прекрасного. Еле я Люсю оттащил. Она таращила на меня свои почти всегда изумленные и всегда грустные глаза: “Ладно, они в искусстве ни бельмеса не понимают, несчастные, но больше всего их жаль не поэтому! Мальчик Майк — он же такой милый! А их уже и это не берет! Живые юные трупы”».
Вернувшись домой, «милый Майк» тут же встретился с Наташей Кораблёвой, и, опережая ее вопросы, уставшим голосом изрек: «Как меня приняли в Москве, я, в принципе, доволен. Своим же выступлением — не очень. Потому что, на самом деле, все могло быть и лучше».
Москва и москвичи
...Мне нужна лишь тема, чтобы в сердце вспыхнувшем зазвучал напев
Я могу из падали создавать поэмы, я люблю из горничных делать королев
Александр Вертинский, «Полукровка»
После этого концерта жизнь Майка вошла в новую фазу. У него появилось множество столичных друзей, и о некоторых из них необходимо рассказать подробнее.
Приятель Троицкого и выпускник журфака МГУ Александр Липницкий был не только удачливым коллекционером русских икон, но и продвинутым меломаном. Он жил в элитном доме в Каретном ряду, а его отчим служил переводчиком у первых лиц государства. Неудивительно, что на квартире у Липницкого часто бывали высокопоставленные особы — в частности, посол Индии, который всякий раз дарил будущему бас-гитаристу «Звуков Му» новые пластинки с западной рок-музыкой.
Когда Майк впервые оказался в «салоне на Каретном», то от увиденных дисков просто утратил дар речи. Особенно его поразила привезенная из Нью-Йорка пластинка Chuck Berry On Stage выпуска 1963 года, о существовании которой энциклопедист Науменко даже не догадывался. Прослушав этот концерт несколько раз, он проникся к хозяину дома неподдельной симпатией.
До самого утра весь питерский десант отмечал удачное выступление в Северном Чертаново. К сожалению, в эту бурную ночь не обошлось без происшествий. Сегодня участники вечеринки предпочитают не вспоминать, каким образом в составе «Аквариума» нарисовался гитарист Александр Кожевников. В группу его пригласили для участия в звукозаписывающей сессии, состоявшейся незадолго до этого в студии Театра кукол.
Никто не догадывался, что новобранец «Аквариума», которого чуткий Майк сразу же окрестил «странным человеком», давно «сидит» на морфии и прочих опиатах. В разгар празднества он почувствовал, что ему необходимо «принять дозу». Для этого Кожевникову нужны были финансы. Тогда он вышел в коридор, ловко прошелся по карманам гостей, изъяв оттуда всю наличность. После чего взял несколько пластинок, надел кожаный пиджак Липницкого и... исчез в темноте. Позднее музыканты узнали, что спустя несколько лет Кожевников скончался от передозировки.
В этой неприятной ситуации надо отдать должное хладнокровию Липницкого. Когда Александр Давидович обнаружил пропажу денег и вещей, он стойко выдержал удар. Крепкое финансовое положение позволяло ему купить музыкантам обратные билеты и впоследствии селить их у себя во время московских гастролей. А число этих гастролей заметно возросло, но это тема отдельного рассказа.
* * *
Всех москвичей, как известно из романа Булгакова, давно испортил квартирный вопрос. Но даже среди этих жертв бытового кризиса порой встречаются альтруисты с ярко выраженным просветительским даром. Одним из них оказался известный советский кинодраматург Олег Евгеньевич Осетинский.
По воспоминаниям Фагота, Осетинский материализовался в рок-среде перед поездкой «Аквариума» на фестиваль в Тбилиси, оказавшись на одной из репетиций в конце 1979 года. Обладатель представительной внешности, в кожаной куртке и дорогих дымчатых очках, с бутылкой французского коньяка в руке — он словно олицетворял собой успех.
По другой версии, Осетинский появился в поле зрения Гребенщикова несколько позже, придя на репетицию «Аквариума», проходившую дома у Севы Гаккеля на улице Кораблестроителей.
«Олег Евгеньевич был тогда для нас большой фигурой из мира общепринятого искусства, — смеется Гребенщиков. — И то, что он обратил на нас внимание и захотел послушать, было крайне неожиданно. Мы с удовольствием пели песни, разговаривали и вместе пили. Он выглядел страшно серьезно — очень могущественный человек, который сразу наобещал нам тридцать коробов всего на свете».
В мире большого кинематографа Олег Евгеньевич был известен не только как сценарист популярного фильма «Звезда пленительного счастья», но и как суровый воспитатель собственной дочери — фортепианного вундеркинда Полины Осетинской.
«Мы тогда не знали, что он — великий сценарист, — рассказывал Фагот. — Пока после одного из концертов это существо не заявило нам покровительственным тоном: «Хорошо, я беру вас!» И первое, что он сделал — засунул Борьке в рот камни и заставил его петь!»
Сам Осетинский подобные действия называл «работой с интонированием» или, говоря другими словами, «постановкой дикции у артистов». Приезжая в Ленинград на киносъемки, Олег Евгеньевич снимал роскошные апартаменты в «Астории» и приглашал музыкантов к себе в гости. Удивительно, но следом за Борисом Гребенщиковым под действие его педагогических чар в конце концов угодил и Майк Науменко.
«Разговор с Осетинским произвел на Мишу особое впечатление, — вспоминала Галина Флорентьевна. — Впервые мой сын встретил такого взрослого, известного, эрудированного человека, который вдруг заинтересовался им, захотел понять и помочь. Олег восхитил и очаровал его. После каждой новой встречи Миша прибегал домой слегка обалдевшим, с широко распахнутыми глазами, но окрыленным и счастливым».
Возможно, на 25-летнего музыканта произвело впечатление, насколько органично Олег Евгеньевич Осетинский рассуждает о творчестве Скрябина и Дебюсси, цитирует Вертинского и по-приятельски общается со столпами отечественного кинематографа.
«По своей натуре я не чистый художник, а, скорее, криэйтор и педагог, — комментировал свои действия Осетинский. — Идея моя была не вполне тщеславна — я просто хотел доказать, что если ты знаешь, как работает
