Река жизни - Томас Сюгру
У него с мамой были отношения полного взаимопонимания, как ни с кем на свете; это были отношения покоя и любви, которые, он надеялся, когда-нибудь возникнут у него с Гертрудой. Но у его отца были настолько иные взгляды на жизнь, что с ним просто невозможно было спорить. За обеденным столом отец говорил о таких вещах, которым Эдгар не находил возражений. Поэтому по большей части он молчал. Его сестры временами были очень близки ему, но иногда между ними пролегала пропасть. Постепенно он пришел к выводу, что самые сложные и уязвимые из человеческих отношений возникают между братом и сестрой. Он сознавал, что чувство, с которым он ехал или шел на встречу с Гертрудой и думал о Керри и Стелле, занимавших в Хилле такое же положение, как его сестры дома, отличалось от настроения, с которым он приближался к собственному дому, когда там его встречали сестры. Он видел причину этой разницы в собственном беспокойстве. Он хотел жить в мире и покое со всеми окружающими его людьми, но более всего хотел быть уверенным в том, что полностью понимает своих близких, что они ничего не скрывают от него. Когда у него не было такой уверенности, он чувствовал себя одиноким.
Одиночество было его главной проблемой, несмотря на то, что теперь он знал всех в городе и вел занятия в воскресной школе благодаря своему блестящему знанию Библии. Но эти благоприятные обстоятельства лишь раздвигали границы его проблемы, напоминая подъем в горы, за которым неизбежно следует спуск вниз, в бескрайние глубокие долины. Так легко познакомиться с массой людей, и так трудно хорошо узнать хотя бы одного из них.
Он не думал об этом до того, как полюбил. Раньше он настолько был занят собственными мыслями, что ему никогда не приходило в голову интересоваться тем, о чем думают другие. Сидя рядом с Гертрудой во время их второй встречи, он поймал себя на том, что ему хочется знать, о чем она думает, глядя на небо. Он ревновал Гертруду к ее мыслям, он чувствовал, что перед ним закрыли дверь, забыли про него, словно его и не существовало. Неожиданно он осознал ту пропасть, которая пролегала между ним и всеми другими людьми. Как бы они ни были близки с этой девушкой, в любой момент она могла посмотреть в другую сторону и оказаться от него на расстоянии тысяч миль. То же самое могли сделать и другие.
Люди разговаривали между собой о чем угодно: об общих проблемах и знакомых и о том, что они знали об этих знакомых. Но, замолчав, они отводили глаза – вверх, на небо, вниз, на землю, или вдаль, за горизонт и в их глазах появлялось завороженное, мечтательное выражение, словно их заколдовали. И тогда они оказывались в своем собственном мире, далеком от всех. Он стал болезненно осознавать существование этих миров. Бывало, он смеялся или одобрительно улыбался тому, что только что сказал его приятель, и обдумывал ответ, как вдруг в глазах приятеля появлялось это выражение, он отворачивал голову, и Эдгар оставался один.
У каждого было два мира: один – сокровенный только для себя, другой – для всех остальных. Даже мамино лицо становилось другим, и по нему было видно, как мысли плывут, бегут или роятся в ее голове, когда в одиночестве она хлопотала на кухне. Стоило ей только заметить его присутствие, как ее глаза вспыхивали, на лице появлялась улыбка, и она входила в их общий мир. Мир, в котором она была одна, исчезал.
Он тоже жил в нескольких мирах: с разными людьми у него были разные отношения. Когда в магазин приходили постоянные покупатели, с каждым из них он обменивался разными шутками, вел разговоры на разные темы, обсуждал близкие каждому из них проблемы. Когда покупатель входил в магазин, мысли Эдгара настраивались на нужную волну и возникала общность, из которой они оба вышли, когда расстались в прошлый раз.
Чем лучше знаешь человека, тем больше у вас общих тем для разговоров; и если это действительно настоящий друг, у тебя нет от него секретов. Таково было отношение Эдгара; но теперь ему казалось, что люди, как бы они ни были с ним откровенны, всегда что-то недоговаривают. Вероятно, и он делал то же самое. Он никому не поверял своих тайн, кроме Бога. Должно быть, так же поступали и другие. Уединенность мысли – привилегия человека; не случайно Господь обнажил в человеке все, кроме мыслей.
В этом состояла и тайна любви. Когда ты любишь, ты стремишься проникнуть в сознание любимого человека и разделить его радости и печали, помочь, если это возможно. Но если любимый не допускает тебя к своим мыслям, ты становишься лишним. Недостаточно любить самому, необходимо быть любимым. Если тебя не любят, ты не сможешь проникнуть в сознание любимого тобой человека и будешь страдать.
Гертруда причиняла ему страдания. Когда они были вместе и она останавливалась поговорить со знакомым, или погладить собаку, или сорвать цветок, он ревновал ее к знакомому, к собаке, к цветку. Они уводили ее от него, и, когда она возвращалась, в ее сознании появлялось что-то новое, к чему он не имел отношения, пусть мелочь, но она добавлялась к длинной цепи того чужого, что привязывало ее к прошлому, к ее детству, когда они еще не были знакомы.
Гертруда выросла без него; это постоянно ранило его. Когда в Хилле собиралась вся семья, он слушал их рассказы о прошлых радостях и огорчениях и чувствовал себя чужим. Гертруда с братьями говорили о своих детских шалостях, а он молча сидел и страдал, пока она перемещалась из мира, в котором они были вдвоем, в другой мир, в котором ему не было места.
Жениться, закрыться от всего, кроме их общего существования, которое они создадут вместе,- вот о чем он мечтал. Тогда постепенно, капля за каплей, их сознания будут сливаться в единое целое; и когда она будет общаться с другими людьми, он уже не будет чувствовать себя одиноким и не будет ревновать, потому что он будет присутствовать в ее мыслях; она будет думать о других не только своим сознанием, но и его, смотреть на других не только своими глазами, но и
