Дмитрий Володихин - Царь Федор Иванович

Тяжелее всего бремя государева «тягла» ударило по крестьянам. А из их числа хуже всего приходилось земледельцам, населявшим небольшие поместья. Малолюдные села, починки и деревни с огромным трудом платили должное казне, а ведь им приходилось еще содержать помещика с семьей, обеспечивая его боевую готовность. «Служилый человек по отечеству» по первом зову обязан был являться на воинский смотр «конным, людным, оружным». Обстоятельства вооруженной борьбы с крымскими татарами, шведами, поляками и литовцами крайне редко позволяли ему оставаться дома. А постоянное напряжение поместного хозяйства приводило к тому, что обеспечить его было уже просто нечем… Поэтому, несмотря на угрозу тяжелой кары, в последние годы Ливонской войны помещики все чаще оказывались «нетчиками». Иными словами, они не являлись на воинские смотры, и в списках напротив их имен появлялось слово «нет». Им не с чем было выйти в поле, им приходилось скрываться от местных властей. Ну а крестьяне в подобной ситуации ударялись в бега. Не в поисках лучшей доли, нет. Просто от полной безнадежности. Многие пытались устроить свою жизнь в северных областях Новгородчины, в нынешней Карелии, Прионежье, далеком Поморье. И населенность этих диких, слабо освоенных земель во второй половине XVI века резко повысилась. Но для беглецов столь дальняя дорога означала худший вариант изо всех возможных: ведь налаженное хозяйство, многоразличный скарб, хоромину — все это было немыслимо увезти через полстраны, на окраину русской ойкумены. Да и скотину так далеко не угонишь. Большинство договаривалось с каким-нибудь соседним крупным вотчинником, который мог бы дать льготу на первые годы жизни в его владениях, снабдить ссудой — денежной или зерновой, наконец, просто спрятать от бдительного ока сыщиков. Работать на огромное богатое хозяйство также было не столь разорительно: крупный землевладелец имел возможность не снимать со своих крестьян последнюю рубашку, обеспечить им менее тяжелый режим работы… Еще того лучше — «заложиться» за крупный монастырь. Знаменитые обители располагали колоссальными земельными владениями. Некоторые из них контролировали столь значительные участки земли, что по размерам их можно было бы сравнить с небольшими субъектами федерации наших дней. Обители от прежних государей получили немало льгот — финансовых и судебных. В их необозримых владениях применялись наиболее передовые способы хозяйствования. Вот и съезжали крестьяне от мелкопоместных дворян, уходя в монастыри. А когда государево «тягло» оказывалось слишком давящим и для посадских людей, «закладчиками» обителей становились горожане. Каков результат? Помещик терял рабочую силу. Его уже некому оказывалось кормить, вооружать, одевать, ему неоткуда было брать лошадей. По русскому Судебнику (своду основных законов) 1550 года помещик не имел права задерживать на своей земле крестьян, если они хотели переселиться; однако от крестьянина в подобной ситуации требовалось заплатить хозяину земли все долги, отработать все повинности и расстаться со значительной суммой «пожилого». Тогда осенью на протяжении двух недель он получал «окно на свободу» — возможность покинуть поместье и уйти с имуществом и семьей. Это «окно» приурочивалось к Юрьеву дню. Те, кто мог и хотел законным образом начать новую жизнь на новом месте, очень ждали Юрьева дня. А те, кто не располагал деньгами на выплату «пожилого» или оказывался безнадежно опутан долгами… те просто бежали. В общегосударственных масштабах уход крестьян приобрел катастрофические черты.

Помещики теряли способность нести военную службу. Но ведь именно они — не стрельцы, не иностранные наемники, не служилые татары или казаки и не блестящая российская артиллерия, а бойцы поместного ополчения — составляли главную боевую силу вооруженных сил Московского царства. Заменить их на поле боя было в принципе некем. А чего стоил нищий безлошадный вояка с дедовским луком? Много ли навоевали бы русские воеводы, имея под руками рать, состоящую из таких воинов? Правительству пришлось, ради сохранения боеспособной армии, нажать на крестьян. Это прежде всего выразилось в назначении «заповедных лет», то есть годов, когда перемещение от одного землевладельца к другому запрещалось. По стране в массовом порядке составлялись «писцовые книги» — подробные землеописания, где, среди прочего, фиксировалось, кто и на каком месте пашет землю, занимается ремеслом, имеет двор, лавку и т. п. Писцовые книги играли роль важного подспорья для сыска беглых. Все акты кабального холопства[34] с 1586 года регистрировались государственными органами, и, следовательно, государство «брало на себя гарантии осуществления сыска беглых холопов»{54}. В то же время оно, до некоторой степени, обязывалось защищать и самого кабального холопа от злоупотреблений со стороны господина.

Упорядочена была ямская служба, жизненно важная для правительства огромной страны.

Удалось обеспечить стабильность во внешнеполитической сфере. Московское государство, ослабленное, оскудевшее полками, отдавшее многие области Новгородчины шведам и полякам по результатам Ливонской войны, нуждалось в мирной передышке. В середине 1580-х оно пребывало в состоянии, когда начало нового серьезного противоборства на западных рубежах грозило военной катастрофой. И каждый год, проведенный без войны, способствовал восстановлению сил. Поднималась из руин экономика, росла смена воинам, павшим на полях сражений грозненской эпохи. А она была очень богата войнами, и очень мало давала стране отдышаться-откормиться перед очередным масштабным столкновением…

Иначе говоря, при Федоре Ивановиче мир требовался России как воздух. Он был единственной гарантией того, что тяжело раненная страна сумеет вновь подняться на ноги.

И дипломаты того времени старались вовсю.

Речь Посполитая представляла собой наибольшую угрозу для западных границ Московского государства. Ям-Запольское перемирие, заключенное в январе 1582 года, не устраивало ни польского «короля-кондотьера»[35] Стефана Батория, ни Ивана Грозного. Первый был до крайности раздосадован неудачей под Псковом, последовавшей за чередой внушительных успехов. Король видел военную слабость России и планировал продолжить давление на восточного соседа. В свою очередь, Иван Грозный не собирался мириться с потерей драгоценного Полоцка и всех русских завоеваний в Ливонии. Он отнюдь не считал борьбу законченной, хотя достаточных ресурсов для ее возобновления не имел.

После смерти Ивана IV у русских дипломатов начались серьезные сложности с Речью Посполитой. Вместо восьми лет, остававшихся от Ям-Запольского перемирия, они получили отсрочку на десять месяцев. Затем отсрочка продлилась еще на два года, и большего Стефан Баторий не давал. Русское правительство лихорадочно готовилось к новой войне. Литовский рубеж дышал ею. Летом—осенью 1586 года поляки самым очевидным образом принялись искать предлог для начала боевых действий. Казалось, счет мирного времени шел даже не на месяцы, а на недели.