Дзэн и искусство езды на попутках - Дмитрий Александрович Давыдов
Свернул насквозь вымокшую палатку. Думал даже отжать. Может, в последний день ну ее собирать, бросить на месте и в дорогу налегке? Нет, зачем сорить на природе, тем более вещь хорошая.
Выхожу на дорогу. Вокруг серость, влага, густой туман и ни души. Конца металлическому ограждению не видно. Уходит оно далеко, и нет желания проверять насколько. Попытаю счастье здесь. Благо потока нет, может, кто и остановиться посреди проезжей части.
Так и вышло, только не помню, кто меня подобрал. Память – странная штука: логично предположить, что события более близкие к настоящему времени должны детальнее запоминаться в сравнении с поздними событиями. Но в действительности я хорошо помню первые дни и все отдаленнее припоминаю по мере продвижения. Помню, что ждал я недолго и что проехал на разных автомобилях километров пятьдесят.
Временами с неба осыпало неприятной моросью. Температура воздуха по ощущению градусов двадцать. Солнце взошло и отогревает от ночной прохлады востока, хотя и скрывается под матовой поверхности серых облаков.
Меня подобрал мужчина на легковом авто, который ехал с ночной смены. Он довез до поворота на Благовещенск. Я прошел чуть дальше, чтобы меня мог зацепить транспорт, выходящий с поворота. Выехала черная волга, водитель пристально провел взглядом. Он свернул на обочину и остановился, двигатель не заглушил. Может, это мой вариант? Дошел и заглянул в окно. Спрашиваю, не подвезет ли. Коротко подстриженный парень улыбнулся и одобрил просьбу. Сажусь.
Парень одет в черную вечернею рубашку, рукава которой загнуты по локоть. На рукоятке переключения передач красовался бутон красной розы в стекле. Черная волга, черная рубашка, красная роза – художественно. Сзади, в проеме для ног, стояли измазанные болотные сапоги. Наверное, рыбачил.
В салоне пахнет чем-то сладким, сижу и принюхиваюсь. Запах такой фруктовый и такой… знакомый. Но далекий, очень далекий. Откуда он? На автомобильный освежитель воздуха не похож. И точно не парфюм. Вспомнил! Так пахнет мармелад из детства. Надо же, как он здесь оказался?
Водитель сразу предупредил, что подвезет недалеко. Проехали до следующего населенного пункта, он свернул с трассы, а я остался.
Пробирался до обочины, обходя лужи. Дождик перестал капать. Через пять минут остановился белый замызганный внедорожник. За рулем худощавый мужчина с орлиным носом, плешивым ежиком на голове и в тонких очках.
– Я в Хабаровск еду, – говорит он, – могу любезно захватить с собой.
Удача! Сегодня заберусь дальше Хабаровска, а завтра останется километров восемьсот до Владивостока.
В салоне авто не то чтобы как на улице – гораздо хуже. Под ногами утрамбованный слой песка и земли. Кажется, там скоро прорастет трава. В пепельнице под локтем волос не просунуть: с горкой навалены окурки. Верх матерчатой обшивки прокурен до дыр. Но я привередничаю.
Водителя зовут Андрей. Он – военный, служит по контракту. Регулярно участвует в боевых действиях, рассказал, в какие мясорубки попадал. Почти все время едем молча. Андрей не разговорчивый, да и я тоже. Музыка не работает. Иногда Андрей включает радио, которое хрипит немного и замолкнет.
– Когда Биробиджан будем проезжать, тогда может чего и поймаем, – говорит он.
– А почему Еврейская автономная республика так называется? – спросил я.
Он опустил уголки губ и ответил:
– Не знаю. Может, во время войны туда евреев отправили, чтобы отдалить от холокоста.
Как раз въезжаем в эту республику.
Проехали несколько запущенных поселений: участки поросли бурьяном, дома покосившиеся, линии электропередач оборваны. Подъехали к административному центру, Биробиджану. Зацепим часть города. Четырехполосная трасса сузилась в городскую дорогу. Навстречу попеременно выезжают автомобили советских времен, встречаются и мотоциклы той эпохи. Мелькают заброшенные коммерческие здания. Проезжаем магазин с баннером: «Продается». Второй с таким же объявлением, третий…
– Какая-то сплошная разруха тут, – говорю я.
Андрей мельком взглянул на меня, усмехнулся и сказал:
– Это еще немного, здесь есть места и похуже.
Конечно, это поверхностный взгляд, но боюсь все намного плачевней.
Спустя час на холмистом горизонте показался город. Въехали на длинный и широкий мост через реку.
– У этого моста свое стратегическое назначение, – говорит Андрей, – это резервная взлетная полоса.
Вдали виднеются отвесные скалы у берега, на вершине которых выстроена композиция частных домов. Видимо, местных богачей. Андрей указывает на блестящий позолоченный купол среди городских крыш.
– Мы будем проезжать этот собор, – говорит он, – подивишься вблизи, какой он красивый.
Машин на дорогах немного. Перед тем как доехать до обещанного собора, мы навертели столько круголей, что я уже не хотел ни на что дивиться. Поколесили еще минут тридцать по городу, проехали хваленый собор, на который я только мельком взглянул и то с одного боку. Подъехали к противоположному выезду из города, как раз который нужен.
– Все, здесь мы прощаемся, – говорит Андрей, – мне вон туда, а тебе дальше по трассе. Если голодный, вон кафе. Давай, всего тебе!
Взаимно прощаюсь и отхожу в сторону, чтобы достать орехи. Да, когда-то и я подвозил попутчиков и тоже высаживал возле закусочных с этими словами. Только теперь понимаю их абсурдность. Человек путешествует на попутках, откуда у него деньги на кафе?
Оглядываюсь, я хоть и на окраине, но все-таки в городе. Подберут меня здесь или нет, не знаю. Время четыре часа дня. Кругом человеческая суета: у кафе толпится народ, через дорогу автосервис, где шастают слесари.
Я уж отвык от людей. В города я не заезжаю, а в дороге компанию скрашивают один-два человека. Как же себя чувствует отшельник по возвращении в общество?
Останавливается маленькая Хонда, за рулем пожилой мужчина. Сажусь.
– Километров сто тебя провезу, – говорит он.
На голове у него мятая кепка, из-под которой торчат серебристые волосы. Кожа на его лице испещрена морщинами.
– Я домой от детей еду, – говорит он, – сам тут лет десять живу, а до этого жил в средней полосе. Я в молодости часто в горы ходил вместе с друзьями. Раньше думал, и здесь буду ходить, но лень так одолевает.
Перед нами плетется КамАЗ. Старик резко вывернул руль, перестроился на встречную полосу и дал газу, при этом громко матерясь. Есть еще порох в пороховницах!
Деревенька, в которую он свернул, оставив меня на обочине, называется «Хор». Не думаю искать место для ночлега, дорога увлекла, поэтому буду стоять до последнего луча солнца.
А солнце уже движется к краю земли, разбавляя окружение лимонно-апельсиновым цветом. Спустя минут пятнадцать меня подбирает маленький грузовичок с открытым кузовом. Внутри худой водитель и полная женщина с платком на голове. Говорю, что еду
