Один в Океане - Слава Курилов
Рейсы следовали один за другим с короткими стоянками на берегу. Люди работали напряженно, сменяя друг друга каждые шесть часов, и вот теперь, после завершения исследований, пришло время выспаться и отдохнуть.
На палубе никого не было, я сидел, прислонившись к мачте, наблюдал восход луны и вслушивался в ритм дыхания океана.
Несколько дней назад где-то далеко на северо-востоке прошел шторм, и оттуда, как с поля боя, с победным шумом приходили крупные волны зыби. Высоко над моей головой раскачивались яркие звезды, дул теплый пассат. Я чувствовал себя свидетелем встречи бессмертных — Океана, Луны, Неба и Ветра.
Два огромных кучевых облака, медленно сближаясь, образовали просвет, сквозь который проглядывали звезды, потом пространство между облаками необыкновенно расширилось в глубину вселенной, и казалось, что ты несешься по нему в бесконечность.
Луна, плавно двигаясь между облаками, выглядела ослепительно обнаженной.
Когда ярко светит луна, я остро чувствую незримое женское присутствие. Я, наверное, никогда не привыкну к женщинам. Каждый раз, когда я вижу их, мне кажется, что они пришельцы из других миров и в любую минуту могут исчезнуть…
Было необыкновенно приятно сидеть на корме, наблюдать за восходом луны и слушать плеск волн за бортом.
Луна прошла зенит почти над самой моей головой за облаками. Иногда ей удавалось бросить несколько голубоватых лучей на темную поверхность океана, и тогда там появлялись сверкающие озерца.
Уже несколько раз я замечал, как над палубой бесшумно проносятся какие-то белые тени. Это птицы, живущие в океане, в тысяче миль от ближайшего берега. Днем они отдыхают на мачтах или гуляют по палубам проходящих кораблей, а когда суда уходят, они остаются в своем родном небе — свободные, не вьющие гнезд, не ищущие пристанища, не нуждающиеся ни в чем, кроме неба над океаном…
Если долго смотреть на луну, появляется чувство легкости, почти невесомости. Тогда непрерывность существования нарушается и приходит состояние, когда начинаешь осознавать себя заново, с этого настоящего мгновения.
Я люблю эти минуты — душа осматривает мир и себя, будто только что родившись. Меня ничто не беспокоит, я еще не помню, кто я и почему здесь.
И тогда я снова обращаюсь к прошлому.
«Почему» — наверное, самое первое и самое древнее слово на земле. Я тысячу раз спрашивал себя и других: «Почему?»
В бунгало на Филиппинах, в кругу гостеприимных островитян, я отвечал на множество вопросов о побеге, но на вопрос «почему» ответить было труднее всего.
Почему я среди всеобщего веселья, смеха, музыки и танцев направляюсь на корму парохода, чтобы прыгнуть в штормовой океан, ночью, вдали от берега?
Страсть. Вот где причина. Страсть была и наслаждением, и мучением одновременно. Страсть появилась вместе со мной и вела по жизни. Страсть к морю, как болезнь, поразила меня с тех пор, как я начал себя помнить. И еще зов. Не знаю откуда. Но его нельзя было не услышать. Кровные узы были во мне ослаблены. Семейные радости, отношения с родственниками меня не увлекали. Внутренне я был одинок, но это меня не пугало — общение с близкими было равнозначно одиночеству. У меня рано появился свой внутренний мир, и мне было интересно жить в нем.
У меня было неясное ощущение, что дом моих родителей — не мой настоящий дом, и что где-то есть настоящий, где меня любят и ждут обратно. Я брошен в этот мир для какой-то неизвестной мне, но вполне определенной цели. Я должен чему-то научиться, что-то понять, должен сам найти дорогу домой, и она лежит через море. Никто не сможет мне помочь. Мне не будет покоя, если я оставлю дорогу и «присяду отдохнуть», я должен постоянно искать мой путь обратно.
Время от времени море посылало мне какие-то знаки — странные сны, настойчивую мысль или острое чувство в сердце. Мне нужно было суметь это прочесть и понять, как-то ответить, но я не знал как. Это непонятное долго оставалось во мне неразрешенным вопросом. Делиться с кем-нибудь или просить совета было бесполезно, я был окружен людьми с жестко-рациональным мышлением и в ответ обычно слышал: «Ты что, рехнулся? Выброси это из головы и живи как все».
Ближайшие родственники и все их предки оказались безнадежно сухопутными людьми. На всем земном шаре, пожалуй, не найдется города более удаленного от моря, чем город моего детства Семипалатинск. Я пересмотрел все фильмы, перечитал все книги, выслушал все рассказы о море, и мне всего было мало. Когда я впервые увидел парусник на картине, я почувствовал настоящий священный трепет. Днем и ночью я бредил морем. Я мечтал об океанских плаваниях, о тайфунах, кораблекрушениях, коралловых рифах, о тихих лунных ночах в тропиках. Я знал, что тоска по морю не оставит меня, пока я буду вдали от него. Вывод напрашивался сам собой: я должен стать моряком. Но отец сказал на это: «Закончи техникум, отслужи армию, и блажь пройдет». Родителям хотелось видеть меня дипломированным инженером. Только я один знал совершенно точно, что никогда не стану не только дипломированным инженером, но и по-настоящему взрослым человеком.
Я рано начал читать, но не для развлечения и не из любопытства — в книгах я искал ответы на свои бесчисленные «почему». В библиотеке Дома пионеров, куда я ходил за книгами, добрая немолодая женщина снимала с полки томик: «А ты читал это? Нет? Замечательная вещь. Я очень советую», — и подсовывала мне что-нибудь вроде «Сталь и шлак» или «Кавалер Золотой звезды», а мне приходилось их читать, надеясь на большую удачу в другой раз. Потом эта добрая женщина упала с высокой приставной лестницы, когда полезла за книгой, и попала в больницу. Новая библиотекарша разрешила мне выбирать книги самому, и я добрался наконец до «Острова сокровищ», «Графа Монтекристо» и «Робинзона Крузо». Я глотал книги о путешествиях одну за другой и думал, что набираюсь опыта. Однажды я сидел на сеновале у себя
