Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

Я очень беспокоилась, как воспримет мою помолвку отец. Меня одолевали угрызения совести, что никто не удосужился посоветоваться с ним. Я поделилась своими мыслями с тетей, но та никак не хотела понять меня и лишь твердила то, что мы так часто слышали от нее, а прежде — от дяди: отец оставил нас, он передал ответственность другим. И теперь долг других принимать такие решения, которые делаются мне во благо…

Слово «счастье» в ее устах звучало как вердикт. На протяжении последующих месяцев она столько раз произносила его с различными интонациями, что оно мне стало совершенно ненавистно. «Обеспечить твое счастье… Для твоего счастья… В интересах твоего счастья…», и так до бесконечности.

Мой отец ничего не мог сказать по поводу этого счастья и что либо изменить, все было решено. Мне оставалось только одно — уведомить его, поставить в известность.

Пока я раздумывала, что писать и как, тетя Элла продиктовала мне письмо, о котором я впоследствии не могла вспоминать без чувства стыда. В данном случае, как и во всем, что касалось моей помолвки, я поступала в соответствии с великокняжеским воспитанием. Я полностью подчинилась тете и послушно писала под ее диктовку.

Мое письмо не ввело отца в заблуждение. Оно было достаточно чувствительным, но слова о любви и счастье звучали столь легковесно и на них делался такой упор, что они не могли идти от сердца.

Из этого письма я наконец уяснила для себя, какие чувства питала к своему жениху. Я поняла, что безумно влюблена в него, и эта любовь настигла меня, как удар грома.

Если и удар, то не с той стороны, подумала я про себя и с отвращением, но безропотно переписала письмо слово в слово.

Ответ, который я получила из Парижа, был полон недоумения и горечи. Поведение тети по отношению к нему в обстоятельствах, когда решался вопрос с моей помолвкой, глубоко задело отца, он никогда не мог ей этого простить. Поспешность, с которой распорядились моей судьбой, казалась ему непонятной. Он считал, что я слишком молода для замужества, для того, чтобы ответственно подойти к такому важному в жизни событию. Он выразил глубокое сожаление, что все приготовления происходили без него, никто с ним не посоветовался и даже не сообщил ничего.

Но отец был не единственным, кто в том же духе откликнулся на мою столь внезапную и стремительную помолвку. Мой дедушка, король Греции, тоже выразил свой протест. В письме тете он, ссылаясь на то, что мне едва исполнилось семнадцать, просил отложить брак до моего восемнадцатилетия.

Тетя сообщила, что в этом она подчиняется его желанию, отца и моему. Бракосочетание было назначено на весну 1908 года.

Сначала тетя мне надоедала, посвящая в малоприятные стороны супружества, но вскоре меня это перестало трогать, я довольно легко воспринимала свое положение. Я настолько подчинилась чужой воле, что сумела убедить себя, что моя любовь к принцу реальна. Легче было поверить в это, чем пытаться сопротивляться неизбежному.

В начале июня мы отправились в Петергоф, куда должен был приехать принц для официального объявления помолвки. Его прибытие сопровождалось определенным церемониалом. Император отправил Дмитрия во главе почетного эскорта с тем, чтобы встретить его на станции. Мы не знали точно, что произошло, но, ко всеобщему испугу, Дмитрий опоздал и, повернув назад, нагнал принца уже на подъезде ко дворцу. Императора это очень позабавило, и он с удовольствием подшучивал над нами.

В день официальной помолвки прошел молебен в придворной церкви императора. Церковь находилась в парке и была окружена множеством лилий и гортензий. Во время богослужения тихо шел дождь. Через большие открытые двери проникал аромат цветов, и пение соловьев в зарослях смешивалось с голосами хора.

После службы все поехали на одну из императорских вилл. Было подано шампанское, и мы получали поздравления.

Из Петергофа мы уехали в Ильинское. Условия загородной жизни и большая свобода способствовали нашему сближению. Вскоре после помолвки я начала изучать шведский язык. И теперь, после двух месяцев занятий с гувернанткой, я уже немного говорила на нем. Принц, который тоже был молод, с удовольствием участвовал в наших простых развлечениях. Мы стали, в некотором смысле, хорошими друзьями, но несмотря на это всегда ощущались национальные и прочие различия между нами, что создавало невидимые, но непреодолимые барьеры. Я видела непонятную, но усиливающуюся антипатию между принцем и моим братом, и это огорчало меня.

Тетя часто уединялась с моим женихом, чтобы обсудить материальную сторону нашего брака. Меня не приглашали, что казалось мне несколько странным.

Принц был офицером шведского флота. Вскоре он отправился в плавание в Америку. После его отъезда я подхватила корь и несколько недель провела в постели. Он регулярно писал мне, а я диктовала ответы гувернантке, потому что из за глаз мне запрещалось писать.

Дмитрий заразился корью от меня и болел в более тяжелой форме. Доктора решили, что нашему выздоровлению будет способствовать поездка в Крым. Тетя поехала с нами. Стояла осень. Мы жили на вилле в Кореизе, татарском селении близ Ялты, и через два месяца вернулись в Москву, куда уже приехал мой жених.

Он привез с собой планы дома, который тетя Элла собиралась выстроить для нас в Стокгольме. Я с женихом робко обсуждала эти планы, и при этом обнаруживала расхождение мнений, которое хоть и не было существенным, но свидетельствовало о различии наших темпераментов и взглядов. Несколько месяцев разлуки позволили мне более трезво оценивать ситуацию, и всякий раз, будучи рядом со своим будущим мужем, я испытывала легкое беспокойство, пытаясь представить нашу совместную жизнь.

Замужество

Уже давно мой отец хотел приехать в Россию с женой, хотя бы ненадолго, но ему был воспрещен въезд в страну. На этот раз они получили разрешение. Отец с женой приехали в Петербург и на две недели поселились в нашем бывшем дворце на Неве.

К тому времени его положение несколько упрочилось. Его жена получила баварский титул графини Гогенфельзен, и их брак был признан при дворе. Старшая дочь графини от первого брака ожидала ребенка. По этой причине и было направлено прошение императору, где высказывалось пожелание матери быть с дочерью в такой момент.

К тому же отец хотел встретиться с нами и познакомить нас со своей женой, что помогло бы наладить ее контакты со столичным обществом.

Тетя была категорически против этой идеи, но император не счел возможным отказать. А потому мы однажды отправились в Петербург в сопровождении тети, которая была мрачнее тучи. Уж дядя, думала она, сумел бы предотвратить эту никчемную и даже выходящую за рамки приличий встречу.