Полина Осетинская - Прощай, грусть
Лежу. Голоса нет. Встать невозможно. На счастье, мимо, из Чайного домика, шел директор музея Волошина Борис Гаврилов. Он дотащил меня до пляжа, и, взяв с него клятву, что он папе ничего не расскажет, я осталась отлеживаться на гальке, ссыпав алычовый трофей отъезжавшим знакомым. Вернувшийся с корта отец поинтересовался, почему это я говорю шепотом, а иду, скособочившись. Пришлось соврать:
«Папа, это от голода» – признаться в своем проступке означало бы схлопотать очередную экзекуцию.
Дневник
Два концерта. Первый – у Марии Николаевны, второй – у Нины Владимировны. Купание. Судак.
Москва.
В Москве – школа, занятия, съемка в Эй-би-си. За два часа до отхода поезда в Ригу, когда у нас сидит Сюзанна Эйзенхауэр, Мария Степановна Гам-барян (профессор училища им. Гнесиных) и еще много американцев, звонит Вера, через пятнадцать минут приезжает, и мы втроем едем в Ригу. Нас встречает Гуськов, Надя, Рене. Репетиция. 30-го концерт в Филармонии с большим успехом. 2-го в Кулдиге. Концерт, кафе, банкет. 3-го Смилтоне. Концерт, машина, Тарту. 4-го репетиция в ТГУ. 5-го концерт в ТГУ. Ужасно! Снимает ТВ. 7-го Таллин. «Олимпия», Райво.
9-го Ленинград. «Европейская». Концерт в Юсу-повском дворце. 11-го репетиция в Филармонии. Репин, Брон, Тайманова, Успенский, Кира, Раиса Ге-расимовна, американцы, англичане, Мачавариане.
13-го съемка с Ириной Одоевцевой (!), вернувшейся из Парижа доживать. Она не встает с постели, но губы накрасила. Чудо! Медный всадник. Поезд.
Ярославль, репетиция. Концерты в Ярославле, Рыбинске и Костроме.
1-го ноября. Мы в Тбилиси. Были концерты в Филармонии и Консерватории.
Заходили в гости к Серго Параджанову. У него, как обычно, много народу. Накануне были какие-то поминки, и в гостиной на блюде лежало битое синее стекло. Я говорю: Серго, надо убрать битую. Он отвечает: дура, так надо, посмотри, как красиво. И точно: это лебедь. Он меня очень любит. Сегодня ездили в Телави, Цинандали, в музей Чавчавадзе, крепость, Алазанскую долину. Каждый вечер банкеты. Не могу больше есть острое. Взмолилась дать мне картошки. Принесли.
4-е ноября. Москва. Фотофон, разговор с Джоэлом. Поездка к бабушке.
9-го Киев. Хрещатик, концерт. Ночь, Чернигов. Два концерта.
Минск! Верастик, мама, Цирюк, Петя. Утренний поезд.
Брест. Концерт.
Схематичность дневника объясняется просто: во-первых, времени не было рассусоливать – все надо было делать четко, быстро, по-военному. Во-вторых, его читали.
Тут многое требует уточнений: по приезде мы больше не виделись с Дианой, не считая одной их беседы с отцом. Кстати, он так ни разу с ней и не позанимался.
В Коктебеле отец познакомился с Верой, умной красивой журналисткой во цвете осмысленной женственности. Мне она всегда напоминала Анну из са-гановской «Bonjour, tristesse». Жила Вера в Минске. Перед тем, как она позвонила, мы виделись один или два раза, и ее отъезд с нами был чистой авантюрой. Тем не менее, Вера задержалась в нашем доме надолго, на целый год, вскоре, как и любая женщина, бывшая с отцом хоть какое-то время, приняла боевое крещение через рукоприкладство, но это ее не сломило. И даже когда ее сменила другая, Вера бывала у нас и принимала участие в нашей жизни.
В обычную школу я ходила исключительно пофрантить и принять заказы от одноклассников на то, что им привезти из Америки: мальчишки, окружив толпой, провожали меня до дома, наперебой крича: мне двадцать пакетиков! (хрустящие заграничные пакеты тогда были фетишем не хуже джинсов). А мне тридцать! А мне двести жвачек! А мне пятьсот!
Меня, как неблагонадежный элемент, давно освободили от каждодневных посещений школы, наказав ежеквартально сдавать зачеты. Но когда я сбежала от отца, оказалась в Ленинграде, и мама пришла забирать мои документы, директор выдал ей пустой табель: «Вписывайте, что хотите. Поздравляю! Очень рад».
Дядя Рола, Ролан Быков, дружил с отцом, у них были совместные, но так и не осуществленные проекты. Все детство он обещал одарить меня фломастерами, но не вышло. Зато я прекрасно помню, как однажды после того, как отец в очередной раз с кем-то подрался в ресторане Дома кино, его забрали в милицию, а Ролан его вызволял.
Помню холод под ложечкой и звук ухающего вниз сердца: отец дает мне очки и говорит – держи. Верный знак, что начинается драка. А я стою в стороне и каждый удар чую селезенкой. Особенно страшно было, когда дрались прямо вблизи, как это однажды случилось на дне рождения Гали, моей крестной. Мы с Дашей и Настей, как обычно, играли в короля и королеву, сидящих на троне, то есть сундуке с сокровищами, в прихожей. Вылетает Николай Климонто-вич, за ним отец. И прямо у нас под носом, вообразите! Праздник был безнадежно испорчен.
Так вот, пять утра, мы с Быковым выходим из ресторана и бредем почему-то к Манежу – наверное, там было районное отделение. Я говорю: дядя Рола, может, не надо его забирать, пусть посидит. Отдохнет. И я заодно. Он укоризненно взглянул и ответил: как тебе не стыдно, это же твой отец. Увы, увы. Ничего, кроме радости избавления, в такие минуты я не чувствовала.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Свершилось.
Министерство культуры присвоило мне ставку первой категории как исполнителю-солисту, я была тарифицирована и признана профессиональным музыкантом. Ставка составляла восемнадцать рублей пятьдесят копеек, и хотя я уже давно зарабатывала тысячи, это давало возможность расширять официальную сферу деятельности.
Десятого октября был концерт в ленинградском Дворце культуры работников просвещения. В программе Бетховен – Аппассионата, Рондо и Каприччио «Die Wut iiber den verlorenen Groschen», и Шопен: Соната си минор, мазурки и вальсы.
Двумя днями позже, двенадцатого октября 1987 года я сыграла программу в ленинградской Капелле, которая звалась «От до-мажора к до-мажору», и включала в себя:
Галуппи – Соната до мажор,
Гайдн – Соната до минор,
Моцарт – Соната ля мажор, KV 331,
Шуман – Фантазия до мажор, первая часть,
Метнер – Соната-воспоминание ля минор,
Прокофьев – Соната № 9 до мажор.
Весьма элегантная программа, вам не кажется? Это был его конек.
Концерт прошел с большим успехом, хотя, как обычно, вызвал много споров.
Руководство Капеллы предоставило нам даты в начале января для мини-фестиваля. Сразу после Нового года состоялось три вечера с оркестрами: кажется, это были концерты Баха с «Солистами Ленинграда» Михаила Гантварга, концерт Альхимовича и Рапсодия на тему Паганини, венчал же фестиваль Третий концерт Рахманинова с оркестром под управлением Владимира Кожухаря.
После концерта отец отпустил нас с мамой к Кире в гости, сам удалился гулять при луне. Кира, взяв ноты Третьего Концерта Рахманинова, решила высказать мне всю правду. Правда была так неприятна, что я скатилась кубарем вниз по лестнице, смертельно разругавшись с Кирой. Следующие пару приездов я ей не звонила, и только спустя несколько месяцев набрала ее номер и признала, что она во всем права.
