Валерий Шамбаров - Государство и революции

Говоря о возврате страны на свой традиционный путь развития, можно вспомнить и тот факт, что Путин стал первым после Николая II правителем, который, принимая на себя бремя высшей государственной власти, испросил благословения церкви. Да ведь, кстати, и само свержение Николая II в точке "выхода из петли" тоже в обратную сторону отыгралось. Только не на земном, а на духовном и символическом уровне - в виде его канонизации.

Но конечно, было бы крайне наивным, да и ошибочным строить иллюзии о некой прямой, непосредственной преемственности от дореволюционной России к сегодняшней. Пожалуй, так могли думать только некоторые молодые энтузиасты в азарте и горячке борьбы 1988-91 гг. - мол, достаточно "отменить коммунизм", и автоматически восстановится прежняя Российская держава. Но можно ли напрочь вычеркнуть из истории, несколько десятилетий нашего прошлого? Реально ли это было бы? Да и с моральной точки зрения как раз вот это было бы чисто по-большевистски, по-"павликоморозовски", перечеркнуть прошлое и отречься от него, чего бы там больше ни было с нашей точки зрения, плохого или хорошего. Именно таким образом и старались действовать коммунисты в первое десятилетие своей власти, оборвав историческую традицию. А советское прошлое - оно тоже наше, российское, вместе со всеми отрицательными, но и вместе со всеми положительными чертами.

Да ведь и россияне теперь другие, очень сильно отличающиеся от россиян начала века. И пытаться механически прилагать к ним стереотипы далекого прошлого или их к этим стереотипам было бы бессмысленно. Нас лепили и формировали не факторы "серебряного века русской культуры", а кого сороковые, кого - пятидесятые, шестидесятые, восьмидесятые, девяностые со своими плюсами и минусами, достоинствами и недостатками, проблемами и особенностями. Поэтому компромиссное решение в государственной символике прежние герб и флаг в сочетании с советской мелодией гимна лично я считаю правильным. Не из-за того, как это пытаются порой объяснить, что "при царе тоже было плохое", а при советской власти "было и много хорошего". По другим причинам. Гимн Александрова вовсе не был связан с отрицанием и разрушением моральных, национальных и государственных ценностей прежней России - наоборот, он в свое время сменил в качестве гимна партийный "Интернационал" и соответствовал уже периоду укрепления "советско-российской" государственности. А разве подлежит какому-то сомнению преемственность нынешней нашей государственности с этим периодом?

Есть и еще одна тонкость. Традиции восприятия зрительных геральдических символов, образов и цветов, каковыми являются герб и флаг, остаются при смене поколений все же весьма устойчивыми. Скажем, орел еще в глубокой древности у всех народов индоарийской семьи, и у греков, и у германцев, и у индусов - и в частности, у славян, почитался как птица верховных богов, олицетворение высшей власти. Эта устойчивость проявлялась и в фольклоре, и чуть ли не на подсознательном уровне - не только в дореволюционные, но и в советские времена, независимо от идеологии, человека величали "орлом" за доблесть, мужество, выдающиеся заслуги. А российский триколор, стоило ему впервые появиться на митингах и демонстрациях, очень быстро завоевал популярность даже среди тех, кто и не задумывался о символике, в давнее время придававшейся его цветам. Значит в том числе - и просто по душе пришлось такое сочетание.

А вот музыкальная традиция такой устойчивостью не обладает. Потому что музыка действует на эмоции - а степень и возможность этого воздействия зависят от конкретных особенностей психологии слушателя, его менталитета, характера, душевного склада. А со временем эти особенности меняются. Мы можем уважать старинную музыку, можем ею восхищаться, ценить ее - но при этом она все равно остается для нас более далекой и сложной для восприятия (а тем более, для массового восприятия), чем современная. Поскольку и она, в свою очередь, нацеливалась на эмоциональный и психологический склад своих современников. И не удивительно, что мелодии "Боже, царя храни" или "Патриотической песни" Глинки не кажутся современным россиянам чем-то "своим", родным и близким - ведь и собственное "я" нынешних россиян формировалось в совсем другое время, в совсем других условиях. В тех, где оптимальной (или близкой к оптимальной) для восприятия и для создания того душевного настроя, который должно вызывать исполнение гимна, оказывалась мелодия Александрова. Так что и тут все закономерно получается.

Конечно, чтобы символика выхода России из "мертвой петли" антисистемы выглядела более полной, наверное, следовало бы и закопать где-нибудь труп главного идеолога и создателя этой антисистемы. Хотя кто знает, может это просто земля русская его не принимает? Тело самозванца Лжедмитрия I, обманом обольстившего страну и приведшего на нее поляков, было выброшено на всеобщее обозрение и валялось на Красной площади без погребения три дня. Тело Ленина точно так же и там же выставлено на всеобщее обозрение и остается без погребения уже более семидесяти лет. Но ведь и степень их вины перед Россией несоизмерима...

5. Слон, которого не заметили

Многочисленная армия компетентных экспертов, как наших, так и зарубежных, занятых оценкой и разбором современных событий - политологи и социологи, аналитики и обозреватели средств массовой информации, самозабвенно увлекающиеся играми рейтингов и коалиционных партийных раскладов, собственных прогнозов и теоретических построений вокруг каждого случайного высказывания представителей "политической элиты", ухитрились при этом проскочить мимо одного знаменательного явления. Может и впрямь не так уж и заметного на первый, поверхностный взгляд. Недостаточно наглядного и неудобного для приложения каких-либо количественных или качественных оценок. Но по сути куда более весомого, чем все высказывания и рейтинги. Ряд фактов позволяет однозначно утверждать, что где-то в период 1997-99 гг. изменился сам менталитет россиян. Или может, еще не менталитет как таковой, но "вектор" этого менталитета повернулся от инертного постсоветского "пофигизма" к национальному и государственному самоосознанию - тому самому, когда рядовому гражданину становится "за державу обидно".

После периода шока и апатии, равнодушия и потребительского эгоцентризма, когда даже гражданство оказывалось случайным, зависящим от штампа прописки в паспорте на момент распада СССР, и отношение к себе самому и своей стране определялось порой скептической формулой "это тот хлев, где я вынужден прозябать", люди снова осознали себя "русскими", то есть принадлежащими к единой общности российского государства - каким бы больным оно ни было, но своего, и никому на самом деле не нужного, кроме нас самих.