Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний
К сожалению, в моей памяти из его произведений сохранилось только стихотворение-двустишие:
«Вниз головой, вниз головой,
Грызть кукурузу мостовой» — булыжной, конечно.
И еще начало стихотворения: «Вот лежу я в могиле, Засохлый еврей…» Это. конечно, не дает представления о его оригинальном и замечательном поэтическом творчестве
63
Ко мне, впрочем. Мирон тоже относился хорошо. Однако суровость его оценок меня несколько шокировала. Мы с Мишей Гринбергом были более снисходительны к нашим профессорам. Мы были согласны, что они делятся на три группы: те, которые интересуются только наукой и ничем больше, — к ним мы относили Юшмапова, Крачковского, Франк-Каменецкого и Борисова; те, которые интересуются наукой по-настоящему, но не упускают из виду и жизненных интересов, — сюда мы (не совсем справедливо) относили Рифтина и, с некоторыми колебаниями, Винникова, Мавродина, и те, которые пользуются наукой как булкой с маслом, — сюда мы относили Башинджагяна и все марровское окружение, а также большинство преподавателей по общественным наукам и истории.
Оставьте! Не трогайте! Бросьте
С утра поднялся тарарам,
С утра телефонные гости
Звонили по всем номерам.
Голубчики! Вы им не верьте!
Они ни с того, ни с сего.
Он умер совсем не для смерти
И тлен не коснется его.
(14 апреля 1930 г.: смерть Маяковского).
Стихи Мирона были впервые напечатаны в 1981 г. в Австрии.
64
Теперь это называется boy friend.
65
В печатных воспоминаниях Т.А.Шумовского этот эпизод рассказан совершенно искаженно; имени Миша Гринберга и моего он совсем не упоминает, как будто этих людей и не существовало — по какой причине, я расскажу ниже. При всей сложности своих отношений с Советской властью, Тадик следовал ее примеру: кто ей не нравится или чем-либо против нее провинился, того она начисто предает забвению потомства и стирает резинкой из истории. Так же пытался поступить и Тадик. И столь же бесполезно: из-под главной резинки все равно выступают через многие годы Гумилев, Вавилов, Бабель, Бунин, Рахманинов, — даже Игорь Северянин, а из-под резинки Тадика — его тщательно скрывавшиеся товарищи и романы. Шумовский рассказывает совсем несообразную историю, как он будто бы получил на руки (!) из рукописного хранилища (кто видывал такие порядки?!) манускрипт неизвестного арабского поэта; манускрипт будто бы погиб при его аресте, но сохранился стихотворный перевод, который он и опубликовал в своих мемуарах. Арабские поэты никогда не упоминают в стихах имен своих возлюбленных — здесь же было названо имя — но не арабское
66
Евреям были первоначально предоставлены Советской властью довольно широкие возможности развития собственной национальной культуры; возникли еврейские сельскохозяйственные коммуны в Белоруссии, Новороссии и степной части Крыма. Правда, неудачей было создание Еврейской автономной области в болотисто-таежных местах Дальнего Востока; хотя она и сейчас существует для вида, но идиш там считают родным языком менее 1 % населения. До начала 30-х п. идиш был одним из четырех официальных языков Белоруссии (наряду с белорусским, русским и польским; даже названия железнодорожных станций некоторое время писались на четырех языках), выходили газеты и книги на идиш, с Москве был еврейский театр, возглавлявшийся великим актером Михоэлсом; но узаконен был именно только идиш, но отнюдь не иврит; к началу тex же 30-х гг., если не раньше, были закрыты все хедеры и иешивы, и всякий интерес к ивриту преследовался — не как сионизм, а как «еврейский клерикализм». Дело в том, что само сионистское движение было ответвлением социал-демократии, а большевизм еще помнил, что и сам он был из РСДРП; все другие социал-демократические группы и секты считались поэтому гораздо опаснее открытых классовых врагов.
В период становления Советской власти на территории бывшей Российской империи были разные еврейские культурно-политические движения: среди городской еврейской интеллигенции было подавляющее число обрусевших, отдававших должное своему народному прошлому, но полностью принявших русский язык и культуру как свою собственную: некоторые крестились, но большинство, по примеру русских интеллигентов, оставили всякую религию. Что бы они ни были обязаны писать в документах, они считали себя русскими; в числе их были кадеты, меньшевики, большевики, эсеры и просто беспартийные; далеко не все прочие евреи были сионистами, т. е. сторонниками создания еврейского национального центра в Палестине (вместе с арабами, а позже — за счет арабов). А сионистско-масонский всемирный заговор никогда не существовал — давно доказано, что он был придуман в царской охранке в 1903 г. после Кишиневского погрома, а позже воскрешен из небытия гитлеровцами. Вне России и Польши были люди иудейского вероисповедания, говорившие на совершенно различных народных языках. По язык иврит был единственным общим достоянием всех евреев вообще: экзамен на знание иврита входил и течение более двух тысяч лет в обязательный для всех мальчиков обряд вступления в совершеннолетие и в еврейскую общину
67
«Та же Ассирия, что в Торе?» — «Да» (идиш).
68
Торгсин (в народе это сокращение, на самом деле обозначавшее «Торговый синдикат», истолковывалось как «Торговля с иностранцами») представлял собой сеть магазинов с очень богатым ассортиментом продовольственных товаров и одежды, которыми торговали на валюту, и том числе на золото и серебро, дополняя достижения «Золотой лихорадки» (описанные, из цензурных соображений, в виде «сна» в «Мастере и Маргарите»). Торгсин (без этого названия — по той же причине, почему «Золотая лихорадка» описана в виде сна: книга была рассчитана на подцензурную печать) тоже описан Булгаковым в «Мастере и Маргарите» (это его громят в конце романа Кот с Фаготом). Конечно, работники Торгсина тщательно отбирались ОГПУ
69
Впоследствии Лев Александрович Липин (впрочем, в студенческих списках он числился как Леонид Харитонович, а по метрике — Лейб Хацкелевич) выпустил русскую хрестоматию по аккадскому языку и словарь. Не затрудняя себя, он просто воспроизвел хрестоматию Делича, прибавив лишь один большой текст, изданный великим французским ассириологом Тюро-Данжэном; словарь он тоже перевел с немецкого словарика Делича, почти вовсе не включая в него слои из добавленного Тюро-Дапжэновского текста и не затрудняясь уточнениями значений аккадских слов, выявленными в течение 50 лет после Делича. Немецкий он по-прежнему знал слабо и часто выбирал не те значения немецкого слова, что надо, например, давал в свой словарик омоним действительного перевода. Любопытно, что «хрестоматией Липина» охотно пользовались преподаватели аккадского… в США, так как русский перевод слов был тамошним студентам, глава богу, непонятен, и они не могли пользоваться устаревшими, а потому вводившими в заблуждение переводами — ни Делича, ни Липина. По вообще мне кажется правильным для такого сложного предмета, как наш, пользоваться международными учебными пособиями — попутно поневоле выучивая и немецкий и английский, а без них в науке все равно как в темном лесу.
70
В печати появилось сообщение, что первым в ленинградском университете вел курс хеттского В.К.Шилейко. Это не так: В.К.Шилейко занимался с Александром Павловичем хеттским, но это было до появления первых грамматик и учебников, так что это был, скорее, неофициальный совместный разбор текста, чем систематический курс. Официально Шилейко читал курс «клинописи» вообще: тут были и шумерский, и аккадский, и хеттский языки, причем на уровне последних достижений мировой науки. В недавно опубликованных в журнале фантастичных и сурово осуждавшихся А.А.Ахматовой мемуарах неплохого поэта Георгия Иванова Шилейко посвящено строк пятьдесят — ив них не меньше пятидесяти ошибок и прямой лжи
71
«Продиком» он был назван на классическом цикле за предполагаемое сходство с греческим философом V в. до н. э. Продиком Кеосским, который славился тем, что любому аргументу мог противопоставить контраргумент, не считая истину абсолютной. Прозвище так привилось, что настоящего имени Велькович я не упомнил. Продик был еще и поэт; об этом я узнал десятилетиями позже
72
Не только мне это было невдомек, но и министерству до сих пор невдомек: служебная нагрузка преподавателя рассчитывается только по аудиторным часам; часы подготовки, так же как заседания кафедры, методические совещания и т. п., в счет не идут, что, конечно, приводит к увеличению рабочего дня мало-мальски добросовестного преподавателя намного сверх законных 8-ми часов в день — даже если учесть более длинный отпуск (48 дней). По тогда и штатно-окладной системы для преподавателей не существовало, и они оплачивались только по фактически прочитанным часам. Штатные оклады были введены лишь в 1937 г.
