Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний
27
Не помню, чтобы кто-нибудь из моих товарищей 1932 года был «из крестьян». Конечно, не было ни одного студента и из дворян (хотя они изредка все же попадали в вузы как «дети служащих» — если отец был не помещиком, а где-либо служил на более или менее скромном месте, или если был научным работником — как в случае Галки Ошаниной). И уж, конечно, не было и не могло быть никого из детей священников. Священники в большинстве были высланы или уничтожены в начале 20-х гг Если кое-кто и бежал из прихода, то скрывал свое прошлое и тем подвергал себя еще едва ли не большей опасности, ибо скрыть плохое происхождение было еще хуже, чем открыто иметь плохое происхождение. Это очень увеселяло И.Ильфа и Е.Петрова — см. их «Двенадцать стульев
28
Не знаю, где классовая борьба принесла наиболее мощные плоды — в школах или вузах. В 176 школе главный этап школьной классовой борьбы был уже позади, так как главным классовым врагом там считались не столько даже школьники из интеллигентных семей, сколько опытные педагоги старых гимназий В школе Нины Магазинер, моей будущей жены, — это была известная всему Петербургу немецкая «Анненшуле» на Кирочной, но в то же время уже имевшая помер «единой трудовой школы» — это имело характер погрома, чего-то ироде «хрустальной ночи» Школой практически управлял — через ШУС («школьное ученическое самоуправление») комитет комсомола. Техника была такова: вначале в стенгазете появлялась статейка про кого-нибудь из наиболее любимых и знающих учительниц (и учителей — тогда еще бывали и учителя, потом их почти не стало); статейка с издевательскими остротами и личными оскорблениями — все сводилось, конечно, к тому, что данная преподавательница — затаившаяся гидра контрреволюции. Потом собиралось классное собрание — комсомольцы голосовали за исключение, другие кто как; девочки плакали, но голосовали — у немногих четырнадцати-пятнадцатилетних хватило мужества проголосовать «против»; вслед за тем учительницу или учителя увольняли — и заменяли «выдвиженкой», которая предмета не знала, а замечания могла делать в таком роде: «Иванова, у тебя плохое сидение» (о посадке за партой). Уволенные — кто впадал в нищету, кто помирал от инфарктов и другого, немцев и немок ждал, по большей части, Казахстан; кое-кто выбился, и даже в преподаватели университета.
Зато в 1986 г. справляли 250-летие» Лнненшуле», и называвшиеся с трибуны имена умерших учителей и учительниц — тех самых, уволенных — встречали громом аплодисментов.
И в университете было нечто схожее.
29
Автором одной из наиболее гнусных статеек был видный тогда студенческий активист, некто Марморштейн; в 1941 г он ушел в ополчение и в нем, вероятно, сложил голову
30
В числе их был гениальный, хотя полубезумный китаист Всеволод Николаевич Казин — он был исключен за то, что полушутя (как всегда, с серьезным лицом) выдвинул мысль о необходимости создания заповедников для малых исчезающих народностей; в этом усмотрели расизм, колониализм и еще что-то такое. — Впоследствии он сдал за университет экстерном. Умер в блокаду
31
Нэпманы не выдержали стремительно возраставших налогов: либо сами закрывали заводик, мастерскую или лавочку, либо садились за неуплату налогов — Но я еще в 1929 г. смог для брата Ллеши заказать в частной типографии комплект визитных карточек для него как гражданина фантастической страны Виррон: горлит, где ты был?! В пятидесятых годах шифр горлита ставился даже на конвертиках презервативов
32
«Некий сорт сумасшедшей рыбы». — «Ну так это и есть ее сумасшествие» (идиш).
33
«Зачем ты купил большой чемодан?» — «Железо заржавело».
34
«Зачем ты купил большой чемодан?» — «Железо заржавело».
35
К концу 30-х годов все они были уничтожены
36
«Джентри» — собственно, «джентльмены» — было условным названием очень многочисленного в Китае грамотного сословия — главным образом, чиновников
37
Забавным образом к яфетическим относился грузинский язык; поэтому грузинские языковеды так и не приняли «нового учения о языке».
38
Бывшая индоевропейская семья языков
39
Слово «репрессирование» (очень удобное: то ли сгноили в концлагере, то ли расстреляли) тогда еще не было в употреблении.
40
Чего бы не могли сказать о себе многие наши величайшие ученые, поэты и писатели того времени. Великое дело — партийное руководство наукой и литературой — Кто вернулся живой, кто нет.
41
Часто приходилось слышать, и у нас, и за границей, что рабовладельческую формацию выдумал Сталин в своем «Кратком курсе», а что Струве повторял за ним. Это неверно — напротив, Сталин позаимствовал ее у Струве. Конечно, Струве не настаивал на авторстве, и в дальнейшем всегда ссылался на «вождя народов».
42
Мой отец сначала работал в «Экспортлесе», стажируясь для перевода на внешнеторговую работу в Англию, однако примерно в год моего поступления в ЛИЛИ, когда происходила «чистка аппарата», он чистки не прошел (был «вычищен» по какой-то наименее страшной — кажется, 3-й — категории) и, хотя был почти незамедлительно восстановлен, ушел из «Экспортлеса»: было ясно, что ему как беспартийному, и почти «вычищенному», за границей больше не работать. Что имела против него комиссия по чистке — не знаю. После этого папа работал редактором в издательств «Academia», а затем заведовал издательством Арктического института; года с 1935 он ушел и оттуда, так как в результате очередной реорганизации над ним поставили какое-то неприятное лицо; с тех пор папа зарабатывал только литературным трудом: это означало, что у пас в доме всегда было «то густо, то пусто», и периоды веселой траты денег сменялись периодами строгой экономии. Наибольшая сумма зарплаты, которую получал мой отец, составляла 300 р; иногда он получал меньше, но не ниже 200 р.; напомню, что в семье было пять человек и еще обычно прислуга (или «домработница», как стали говорить с 30-х гг.). В стране была карточная система; на одежду почти не тратились — ее получали, главным образом, по случайным «ордерам», которые выдавались за ударный труд:
«Будет день — мы предъявим ордер
Не на шапку — на мир…»
Мясо получали по карточкам по дешевой цене, но очень мало; сыр, конфеты были роскошью, редко доступной. Черный хлеб, по карточкам же, стоил 4 коп. кило, но без карточек можно было купить жареный пирожок — 5 коп., и даже полоску шоколадного пралинэ, которое часто заменяло мне студенческий обед — за 40 коп. Когда я женился в 1936 г., наш с женой завтрак состоял из консервной банки очень вкусной вареной кукурузы, стоившей 1 р. 01 копейку. Сколько стоило мясо — не знаю; в магазинах его давали редко, а «колхозные рынки» еще, помнится, не возникли. В общем, на еду в день на человека уходило рубля три; на дьяконовскую семью, считая пищу, непищевые расходы: квартиру, электричество и налог — как раз 300 р. в месяц.
43
Понятие IQ было введено психологом Терманом еще в 1916 г, но понимание как значения соответствующего теста, так и его несовершенств относится лишь к середине XX века.
44
Их было немало. Помню одного, который на собрании говорил.— Раньше я был партизаном, а теперь я стал лингвинистом. — Но Заботин партизаном не бывал, просто рабфаковцем.
45
Хочется еще вспомнить «парад физкультурников», в котором мы участвовали в июне 1933 г. На парад брали не только действительно физкультурников, а любую молодежь — чтобы парад был более многолюдным и можно было отчитаться в массовости физкультурной работы в городе. Заявил о своем желании участвовать в параде и я: одним из главных притягательных факторов было то. что всем участникам парада выдавали красивые белые футболки с голубыми отворотами. Видит бог, я никогда не интересовался тряпками, но с моими одежками дело обстояло уж очень неважно. — Парад вылился в еще одну демонстрацию, веселую, как все они. и наши девушки в белом с голубым стоили того, чтобы на них поглядеть — помню Иру Огуз, Пину Магазинер и еще других
Миши Гринберга, конечно, не было: шагать в ногу его было не заставить даже ценой футболки.
Помню торжественный парад на площади Урицкого (Дворцовой), комбрига на коне:
— Парад, смиррно!! В батальонных колоннах, с дистанцией на одного линейного, первая колонна прямо, остальные на…пра…во!! Шагом — аррш!
