Мартин Гилберт - Черчилль. Биография
Так оказались связаны судьбы сотен тысяч русских, из которых как минимум десять тысяч были казнены после их насильственного возвращения, и сотен тысяч британцев, которых на родине встретили с радостью и любовью.
В конце встречи Черчилль сказал Сталину, что будет «приветствовать появление русских кораблей на Тихом океане» и что в связи с этим русским военным кораблям должен быть разрешен свободный проход через Дарданеллы, несмотря на статью конвенции Монтрё 1936 г., запрещающую это. «Это нетерпимо, – сказал Черчилль, – что Россия должна зависеть от милости Турции не только в военное, но и в мирное время». Затем Черчилль и Сталин в разных машинах из Юсуповского дворца отправились в Ливадийский дворец на завершающее пленарное заседание. Там Черчилль, ссылаясь на телеграмму из военного кабинета, вновь выразил свое беспокойство слишком большим перемещением западной границы Польши, на чем настаивали русские. Но компромисс был найден: Польша получит существенные территориальные компенсации на западе, а реальная граница будет определена позже. На самом деле окончательная граница установилась на том рубеже, до которого дошла Красная армия, то есть именно там, где хотел Сталин.
На последней встрече Сталин согласился не настаивать на слишком высоком уровне репараций, которые он хотел получить от Германии. Дать такое обещание тоже было легко: зато в ближайшие шесть лет Сталин получит от всех стран, оказавшихся под его военным и политическим влиянием, все, чего пожелает. В Ялте в обстановке строжайшей секретности Сталин дал еще одно обещание и честно его выполнил: Советский Союз вступит в войну с Японией в самое ближайшее время после поражения Германии.
Вечером Черчилль принимал в Воронцовском дворце Рузвельта и Сталина. После ужина он провел гостей в свой картографический кабинет. На картах были показаны советские войска, стоявшие на восточном берегу Одера, в 60 километрах от Берлина; британские и канадские – на западном берегу Рейна; американские войска, вернувшиеся на Филиппины, – в Маниле.
В картографическом кабинете произошел небольшой неприятный инцидент. При обсуждении различных наступательных операций Сталин предположил, что Британия может захотеть заключить перемирие раньше русских. Черчилль, крайне оскорбленный, отошел в угол кабинета и, засунув руки в карманы, начал напевать. Сталин был озадачен. Рузвельт с широкой улыбкой сказал русскому переводчику: «Скажите своему шефу, что пение премьер-министра – это британское секретное оружие».
На следующий день, 11 февраля, Большая тройка собралась в полдень, чтобы подписать Декларацию освобожденной Европы, утверждающей «право всех народов выбирать форму правления, при которой они хотят жить, и восстановление суверенных прав и самоуправления народов, которые были насильно лишены их странами-агрессорами. При необходимости оказания помощи в создании временных правительств с широким представительством всех демократических элементов населения Большая тройка приложит совместные усилия для проведения свободных выборов».
В отдельном коммюнике также было подтверждено, что в Польше будут проведены выборы для формирования польского временного правительства. Внешне могло показаться, что Польша стала главным бенефициаром встречи в Ялте. Это произошло благодаря формуле, предложенной Черчиллем для выхода из тупика: люблинские поляки станут главной движущей силой в новом правительстве, «реорганизованном на широкой демократической основе с участием лидеров как из самой Польши, так и поляков, находящихся за границей».
Однако, несмотря на обязательство проведения «свободных выборов в самое ближайшее время на основе всеобщего избирательного права и тайного голосования», польское коммюнике давало понять, что лондонские поляки, за которых так долго боролась Британия и лично Черчилль, получили статус «поляков, находящихся за границей». Этот статус отнюдь не был равен статусу люблинских поляков. Коммюнике отражало в этом вопросе жесткую позицию, на которой еще раньше стоял Сталин. При обмене последними официальными словами в Ялте Черчилль сказал Сталину, что его «будут жестко критиковать дома, говоря, что мы полностью уступили позиции русским». Черчилль оказался прав. В Британии действительно выражали сильное недовольство тем, что лондонские поляки оказались на заднем плане и что ничего не было сделано для гарантии создания демократической и независимой Польши. Но с того момента, как советские войска вышли на берега Одера, что произошло на этой неделе, и овладели Варшавой тремя неделями ранее, никакие коммюнике или обещания не могли уже повлиять на исход дела.
Ялтинское коммюнике было подписано. Черчилль в последний раз покинул Ливадийский дворец и вернулся в Воронцовский. Было чуть больше пяти часов. Он собирался остаться переночевать, но, когда машина миновала величественные ворота в готическом стиле, он вдруг повернулся в Саре и сказал: «А зачем нам оставаться? Почему бы не уехать сегодня? Не вижу причин задерживаться здесь ни минуты – мы уезжаем».
Затем Черчилль резко вышел из машины и быстро направился в свой личный кабинет, где объявил секретариату: «Не знаю, как вы, а я уезжаю! Уезжаю через пятьдесят минут». Сара рассказывала матери: «После минутного ошеломленного молчания все занялись лихорадочной деятельностью. Дорожные сундуки и какие-то загадочные большие бумажные мешки, которые выдали нам русские, заполнили зал. Стираное белье вернулось чистым, но сырым. Были бесконечные противоречивые предложения – отправляться морем либо по воздуху в Афины, Стамбул или Каир, но папа, веселый и энергичный, как школьник, закончивший домашние задания, переходил из комнаты в комнату и подгонял: «быстрее, быстрее».
В 5:30 кавалькада машин направилась на запад вдоль скалистого побережья, под высокими голыми утесами, а затем, когда уже стемнело, повернула в сторону от моря и через горный перевал покатила к Севастополю. Там Черчилля ждало судно «Франкония». «Показалось, премьер-министр выглядел уставшим, – позже записал капитан корабля Гарри Граттидж, – но он первым делом спросил, не прибыл ли курьер, чтобы можно было начать работать».
На следующий день Черчилля свозили на места сражений Крымской войны. В небольшой гавани, которая в те далекие дни была базой британских войск, Черчилля поразило, как он записал позже, «большое количество военнопленных – славян, румын и др., занимавшихся каким-то тяжелым трудом». Русские уже начали использовать труд людей из побежденных стран для восстановления своих разрушенных городов. По возвращении на «Франконию» Черчилль спросил капитана: «Нельзя ли прожарить одежду, чтобы избавиться от паразитов? А то они нас победят».
13 февраля «Франкония» простояла на якоре в Севастопольской бухте. Черчилль работал. Ночью, когда он спал, более восьмисот британских бомбардировщиков нанесли удар по Дрездену. На город было сброшено около 1500 тонн фугасных бомб и 1175 тонн зажигательных. Через несколько часов американские бомбардировщики сбросили еще примерно 700 тонн на горящий город. Цель русских, которую они объяснили в Ялте восемью днями ранее, была достигнута: огромные массы беженцев на дорогах, движущихся на запад, помешали немецким дивизиям пройти через город к Восточному фронту. Но цена была очень велика – более 60 000 погибших мирных граждан.
14 февраля Черчилль сошел на берег и отправился на аэродром Саки. Дорога заняла три часа. Позже он вспоминал: «Во время поездки видели колоссальную груду паровозов – тысячу или больше, – которые немцы, отступая, столкнули в ущелье. Поразительное зрелище». После краткой прощальной речи перед русским почетным караулом в аэропорту, в которой он сказал об «освобожденном Крыме, очищенном русским мужеством от грязного присутствия гуннов» и об их «великом вожде» Сталине, Черчилль в последний раз покинул русскую землю.
Самолет взял курс на Афины, где архиепископ Дамаскин уже был регентом. Столкновения в столице Греции прекратились, и Черчилль ехал с архиепископом по улицам, где звучали не разрывы мин, а радостные приветствия стоявших вдоль дороги людей. Затем на площади Конституции, на фоне залитого вечерним светом Парфенона, он обратился к самой большой аудитории, какую когда-либо видел. Макмиллан, присутствовавший при этом, оценил количество собравшихся в 40 000 человек. «Пусть умрет взаимная ненависть, – сказал Черчилль. – Да здравствует единство. Да здравствует неколебимое братство». Когда уходили с площади, оркестр заиграл «Боже, храни короля», но он не узнал гимна в греческом исполнении и продолжал идти, пока не обратил внимания на генерала Скоби, который встал по стойке «смирно».
Вечером архиепископ нанес визит Черчиллю и просил не забывать о древних притязаниях греков на Константинополь. «Выбросьте эти мечты из головы», – ответил Черчилль. Затем незадолго до полуночи он из британского посольства уехал на корабль, где переночевал, а 15 февраля с рассветом вылетел из Афин в Каир. Из каирского аэропорта он прямиком направился в Александрию, а оттуда катером на борт американского тяжелого крейсера «Куинси». Там его ждал Рузвельт. «Я почувствовал, что он уже не жилец», – позже вспоминал Черчилль. Это была их последняя встреча.
