Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов
А на Россию тем временем надвигалась революция, которую Оболенский пока не замечал. Он еще 25 февраля 1917 года был в Таврическом дворце, присутствовал на заседании Думы, депутаты которой вроде бы и не ждали потрясений. Да и 26 февраля события не казались угрожающими: «Дойдя до Михайловской площади, я увидел скопление народа на Невском и пошел посмотреть на то, что там происходило. На Невском я оказался в густой толпе, запрудившей тротуары. Это были зрители, смотревшие на шедшую посреди улицы манифестацию. Манифестация была довольно жидкая. Преобладали в ней женщины из продовольственных хвостов и подростки. Но над ней развевалось несколько красных флагов». Оболенский зашел к знакомому А.А. Демьянову, где застал А.Ф. Керенского. Он рассказал об увиденном, но это не произвело на Керенского ни малейшего впечатления. Все были уверены, что подобные проявления недовольства будут жестоко и очень скоро подавлены. А сам Керенский подозревал, что его могут в ближайшем будущем арестовать. Это было 26 февраля, а 27 февраля Керенский сам принимал арестованных министров. События в Петрограде происходили с поражающей скоростью.
27 февраля Оболенский провел в Таврическом дворце, наблюдая, как стремительно складывалась новая власть. Через два дня «Таврический дворец имел плачевный вид: паркетные полы, скользкие от нанесенных на сапогах снега и грязи, в одной из зал для чего-то сложены мешки не то с мукой, не то с чем-то другим. По залам и коридорам ходят всевозможные люди: солдаты, рабочие, интеллигенты, одни возбужденно разговаривают и спорят, другие куда-то спешат с важным деловым видом. Среди этого разнообразного люда печально выглядят фигуры недавних хозяев Таврического дворца – депутатов, без всякой цели слоняющихся взад и вперед, робко прислушиваясь к разговорам толпы. Изредка пробежит мимо бледный от бессонных ночей член Комитета Государственной думы, мелькнет монументальная фигура Родзянко или Керенский с землисто-бескровным лицом промчится властным шагом, отдавая резким голосом какие-то распоряжения. А в бывшем кабинете председателя Думы – арестный дом. Там под охраной вооруженных солдат сидят арестованные сановники старого режима. Солдаты довольно свободно пропускают туда публику, которая с любопытством рассматривает этих несчастных, недавно еще всесильных людей».
На глазах Оболенского на митингах и собраниях звучали все более и более радикальные лозунги, которые быстро завоевывали симпатии масс. Через несколько дней после революции в квартире Оболенского раздался телефонный звонок. Это был Демьянов, который звонил от Керенского, предлагавшего Оболенскому стать сенатором. Однако тот отказался. «А кого вы бы могли рекомендовать?» – настаивал Демьянов.
Оболенский никогда об этом не задумывался и наобум назвал имя старого приятеля Ф.В. Татаринова. Вскоре он прочел в газетах сообщение, что Татаринов действительно был назначен сенатором. Так непредсказуемо шло течение политической и государственной жизни.
Оболенский ее сторонился, но убежать от нее не мог. Весной 1917 года тяжко заболел А.А. Корнилов, секретарь ЦК партии кадетов. Заменил его Оболенский. Помощником его стал Г.В. Вернадский, сын В.И. Вернадского и сам в будущем известный историк. Именно он составлял протоколы и заведовал канцелярией. Тем не менее и у Оболенского работы было достаточно. Партия быстро росла, менялась. В нее входили люди, прежде весьма далекие от кадетских взглядов. В партии их называли «мартовские кадеты». Они были существенно более правыми по своим убеждениям.
В городе же были все признаки распада власти. «Достаточно было взглянуть на улицы Петербурга, чтобы в этом убедиться: дворники перестали очищать их от снега. По тротуарам, в особенности во время гололедицы, было трудно ходить, посредине даже центральных улиц образовались снежные сугробы, а во время оттепелей этот грязный, смешанный с навозом снег превращался в зловонную кашу шоколадного цвета. Всюду валялись бумажки, папиросные коробки и шелуха от подсолнечных семечек, в массе потреблявшихся праздными солдатами, которые целыми днями шатались по улицам. Они толкались на тротуарах и заполняли трамваи, путешествуя в них бесплатно».
Плохо было и с поставками хлеба. А.И. Шингарев, бывший на тот момент министром земледелия, попросил Оболенского и его старого приятеля С.С. Крыма съездить в Таврическую губернию и узнать, почему этот хлебородный район не поставлял в столицу зерно в должном количестве. Оболенский и Крым, конечно же, согласились. Поездка оставила приятное впечатление. Для крымчан революция была подарком судьбы, которым следовало благоразумно распорядиться. Там пока еще не было беспорядка и разнузданности, царивших в столице.
Оболенский, как и много лет назад, продолжил работу в Министерстве земледелия, занявшись хорошо знакомой ему статистикой. Фактически он вернулся на прежнее место работы. Правда, бывшие начальники стали его подчиненными.
В это время в России росло аграрное движение. Оболенскому пришлось в нем разбираться. На основе статистического материала он пришел к следующему интересному выводу: «Занявшись этим делом, я обратил внимание на обратную зависимость, существовавшую между крестьянскими волнениями и распространением хуторских и отрубных крестьянских хозяйств. Другими словами, в местностях, где столыпинская реформа до революции шла успешно, крестьяне меньше всего проявляли склонности к захвату и дележу помещичьих земель, и обратно. Я заинтересовался замеченной мною зависимостью, свидетельствовавшей о том, что, если бы революция опоздала на несколько лет, она приняла бы совсем иные формы».
Кризисные явления нарастали, и в партии все чаще ставился вопрос о необходимости восстановить управляемость социальными и экономическими процессами в стране. В связи с этим вспоминали о возможном диктаторе. Конечно, единодушия на этот счет не было. В частности, против установления военной диктатуры возражал и Оболенский. Он полагал, что Временное правительство постепенно укрепляло позиции и имело шанс взять бразды правления в свои руки.
Но события ускоряли свой ход, и становилось все очевиднее, что «революция сошла со своих рельс». Уже не было надежды на предотвращение катастрофы. Тем не менее общественная и политическая деятельность Оболенского не сбавляла обороты. Он участвовал в работе Государственного и Демократического совещаний, баллотировался в члены Учредительного собрания. Ради этого Оболенский совершил поездку в хорошо знакомый ему Псков. Перед отъездом он обратил внимание на труп лошади, валявшейся рядом с его домом. Это было обычное зрелище для тогдашнего Петрограда. Вернувшись из Пскова, Оболенский обнаружил, что этот труп не убрали. Он разлагался, и его раздирали на части собаки. Даже для революционного Петрограда это было необычным. Оболенский позвонил в столичную
