Игорь Дьяконов - Книга воспоминаний

Были репрессированы или арестованы, но выжили: Берггольц О.Ф… поэтесса; Болдырев А.В., филолог-классик; Бриль Ю., участница Испанской войны; Гнедич Т.Г., поэтесса (перевела байроновского «Дон-Жуана» в камере); Гумилев Л.Н., историк (трижды репрессирован); Гюзальян Л.Т., востоковед; Доватур А.И., филолог-классик; Дьяконов А.Н. (мл.) (в японских лагерях); Ермолаев М.М., полярник; Жирмунский В.М., филолог, академик; Заболоцкий Н.А., поэт; Иоффе И.Л., студентка, японистка; Ковалев С.И., историк-античник; Конрад Н.И., востоковед, академик; Коростовцев М.А., египтолог, академик; Крачковский И.Ю., арабист, академик; Крейнович Е.А., специалист по языкам народов Севера; Кривцов В.Н., китаист, литератор; Любарская А.И., литератор; Люблинский Ю., студент; Магазинер Я.М., ученый-юрист; Оде-Васильева К.В., арабистка; Ольденбург С.Ф., востоковед, академик; Раков Л.Л., историк, литератор (дважды репрессирован); Старкова (Подтягина) В., учительница; Рыкова И.Я., переводчица; Тарле Е.В., историк, академик; Фридлендер Г.М., литературовед (трудовые лагеря); Харитонов В.А., политэкономист; Шпринцин А., востоковед-китаист; Шумовский Т.А., востоковед-арабист (дважды репрессирован) — 30 человек.

Погибли от голода в блокаду: Бендер И.Г., востоковед; Болдырев А.В., филолог-классик; Борисов А.Я., востоковед; Дьяков Б.Я., техник; Дьякова А.П., зубной врач; Дьякова А.Я. («Нюрочка»); Дьяконова М.П. (мама — от последствий дистрофии); Емельянова М.И. (бабушка); Жебелев С.А., историк-античник, академик; Зееберг Н., мой товарищ по классу; Казин В.Н., востоковед-китаист; Клодт Е.П., преподавательница; Козлова Е., преподавательница; Коковцов П.К., семитолог, академик; Курбатов Д., товарищ брата Алеши; Лебедев И.С., филолог; Ляпунова К.С., музейный работник; Михельсон С.Н., преподавательница; Птицин Г., востоковед, поэт; Рейхардт, муж (профессор) и жена (экскурсовод); Ривин А., поэт; Римский-Корсаков В.А., филолог; Родин Н., преподаватель; Сауков П.А., музейный работник; Свидер М., семитолог (умерла с голоду после войны); Ухтомский А. А., физиолог, академик; Фурсенко В.В. (отец), преподаватель; Шер М.А., музейный работник — 28 человек.

Погибли на фронте: Бабушкин Я., работник блокадного радио в Ленинграде; Ветлесен Т… погиб на корабле, взорванном немецкой торпедой; Выгодский А.Г., литературовед-теоретик, работник радиокомитета в Ленинграде; Гринберг М.Е., арабист; Дьяконов Алексей (брат), инженер-кораблестроитель; Мачинский А.Д., археолог; Марморштейн (?), историк-марксист, доносчик; Петров Е., писатель; Ревнов (?), арабист, доносчик; Розенштейн Д., философ; Самойлович В.Р. (сын); Старков В.Б., капитан корабля; Фурсенко И.В., биолог.

Воспоминания стихотворные

Белой ночью

Светлый север зеленеет над затихшею землей,Тихо листьями шевелит бесконечный шар земной.Темно-красной влагой полных двух стаканов слышен стук.В полутьме передо мною позабытый старый друг.Как прохладный этот вечер, тихо наша речь течет,И в своей недолгой жизни сам себе даю отчет.Забываешь по крупинке все, чем сердце билось встарь,Но в такую ночь, быть может, городская сгинет гарь,И пойдет душа дорогой, вдаль под темною листвой,Вспоминая понемногу путь давно пройденный свой.Можно век итти полями, край планеты не найти –Хорошо, что светлоглазой с той душою по пути…

1935

С темно-зеленой выси, где в волненьеМы прерываем праздный разговор,Недвижный в вечно плещущем движеньеВ величье голубом открыт простор.На полукруг пустынных побережийВ мильонный раз свершали струи бег.И я познал пред миром трепет прежний,Племен премудрых поздний человек.Когда был ревом полон лес косматыйИ неисхожен мир, дремуч и гол,На берег вышел некто волосатыйИ, хитроумный, камень расколол.Воздвигнув мир, как дед — шалаш свой дикий,Свершали люди все страшней дела,И под стопы их мудрости великойПрирода покоренная легла.На полосе песков все было пусто,Все рокотали струи без конца, –Мы продолжали речи про искусство,Не помянув косматого отца.

1939

Из Вильденвеля

Etensomt land er denne dunkle sjelСтрана пустынная — туманная душа,Где вес живет, страдает, отражаетСтрадания и жизнь других. Спроси ж:Кто путешествует страной твоего сердца?Кто благородный ищет там цветок,Чьи ветры по миру разносят семенаИ сеют в плодородной этой почве,Далеко от садовников и грядок?Кто ищет родников по лесу твоих мыслей,И там живет, и жизнь из жизни пьет,И изучает там сиянье глаз своих?

Гончарный круг

Круг вертится, время шутит, -На круженье положись –Как захочешь, он закрутитНашу глиняную жизнь.Крута ход всегда единый –Он не может не крутить –Быть горшку из кома глины,Чтобы кашу в нем варить.Много лет придет и минет –Равнодушная рукаИз земли разверсткой вынетДва разбитых черепка.Я тебе, когда на делеСрок для жизни наступил.Обожженной той скуделиДва кусочка подарил.Подожди еще немного –Круг шуршит, верна рука,И совсем не дело богаОбжигание горшка.

Кармир-Блур, 1939

15 августа

Покрыты мягкие холмыКовром мохнатым. Скоро осень.Над озером склонились мы,Где синь небес и темень сосен.Друг другом горды и богаты,От этих сосен и долинМы донесем свои пенатыВ тот неизбежный край седин,Где будем вместе я и ты,Как наше озеро, чисты,Прямей душою этих сосен,Как вереск, цветом встретим осень.

Земля зимы, земля озер и сосен,Зеленых звезд прозрачный хвойный лес!Еще без краю и долин и весен,И синих, и пылающих небес.Не терпит время, путь еще далекий,Но нам дорога с песнею легка –Берем с разбега перевал высокий,И все уходят с неба облака!Но вот желтеет небо и вершины,И слышен стук колес и звонкий плач,И пар встает над новою долиной,И воздух пахнет морем и горяч.Широк тот мир, что разлился под намиОгромной, необъятною землей.Высоко ночь открылась перед нами,Но долог путь за нашею звездой.

Начало осады

Вчера смеялись и любили,

Вчера для всех весна цвела.А многие уже отжили,И жизнь короткая прошла.Вчера мы были солнцу рады,Шумели кроны Островов –Сегодня слышно канонадуИ немцы взяли Петергоф.И по асфальту наших улицНавстречу вечной спешке дняБез края толпы потянулисьОт Пскова, Гдова, Ильменя.Тянулась к смерти: нет на светеСтрашней, чем беженцам в пути!Горят костры, устали дети,Неведомо, куда идти.Узлов убогость, женщин мука.Сентябрь, холодная роса.И летчики на черных Stuka[367]Чертят родные небеса.Круги воронок вдоль дороги,Где избы, где одна труха,Хлопки зениток, плач тревоги,Вокзальной давки чепуха,Ребенок у окна теплушкиИ неизбежность тишины:Все было в жизни безделушкиПеред суровостью войны.

1941

За поворотом дорогиКак поворот дороги горной,От детства в зрелость поворот –И вот уж смерти гром упорныйСо всех сторон меня гнетет.Обряд таков: ты постепенноНе веришь — веришь — месяц — год –И вдруг на сердце лед мгновенный:Обжег и холодом грызет.Тогда лицо увидишь ясно,Морщинки у веселых глаз,И все, чем жил он — так напрасно –И ходит призрак среди нас.А часто вспоминать не буду –Он очень хрупок, призрак мой:Пыльца сотрется, тьма повсюду –Он тут, но он уж неживой.Потом запретно будет имяТак долго — кажется навек;А там — заговоришь с чужими:Все забывает человек!И жизнь то бьет меня, то шутит,С людьми делю судьбу одну.Пускай дорога снова крутит,Нырнет, вползет на крутизну! –Одну надежду я питаю:Чтоб до того мне не дожить,Как снова свистнет пуля злая,Чтоб сына моего убить.Чтоб раньше (был ли путь бесплодным?),Когда придет мой смертный сон,Вот так же громом бед холодным.Как я, он был бы поражен.

1943