Евгений Кобелев - Хо Ши Мин

У трапа почетных гостей встретил министр по делам колоний Альбер Сарро. Отвечая на его приветствие, Кхай Динь напыщенно заявил:

— Франция — наш учитель, она ведет нас в будущее. Из тесного пожатия наших рук рождаются добрые чувства, и обе наши страны дружной поступью идут вперед единой дорогой…

Возмущенный фарсом, который разыгрывался в Марселе, Нгуен выступил в «Парии» с гневной обличительной статьей. Он рассказал читателям о случае, происшедшем во Вьетнаме в канун открытия выставки: один из французов заживо сжег вьетнамского рабочего, работавшего на железнодорожном переезде, так как ему показалось, что тот не слишком расторопно открыл шлагбаум. «В Марселе, — с горечью писал Нгуен, — прославляют гуманность великой матери Франции, а во Вьетнаме убивают наших соотечественников. В Марселе кричат о процветании Индокитая, а во Вьетнаме люди умирают от голода».

Нгуен пробует себя на литературном поприще, пишет сатирическую интермедию «Бамбуковый дракон», посвященную Кхай Диню. С давних времен вьетнамские кустари и художники любят вырезать из причудливо изогнутого бамбука изображение дракона, который в демонологии буддизма является символом мощи и доброй славы. Но как бы ни была хороша эта фигурка, она всего-навсего кусочек бамбука, бесполезная деревяшка, лишь имеющая форму дракона и носящая его гордое имя. Точно так же и предатель народа, пусть даже и возведенный в сан императора, остается жалкой марионеткой в руках колонизаторов. «Бамбуковый дракон» Нгуена появился вначале на страницах «Парии», а затем его сыграли на сцене в пригороде Парижа на одном из массовых праздников, организованном газетой «Юманите».

По указке властей колониальная пресса развернула кампанию травли «Парии». Сайгонская газета «Тин дьен тхуок диа» опубликовала памфлет, назвав Нгуен Ай Куока «человеком, обуреваемым честолюбивыми желаниями». Когда номер этой газеты получили в Париже, члены руководящего комитета союза собрались на экстренное совещание. Через несколько дней в очередном номере «Парии» появилась статья вьетнамского эмигранта Нгуен Тхе Чюена.

«Какими же честолюбивыми желаниями обуреваем Нгуен Ай Куок? — спрашивал автор. — Он страстно желает освобождения своих соотечественников, которые живут в рабстве и нещадно эксплуатируются алчными колонизаторами. Что может быть благороднее этого желания?

…Его грудь не украшают ордена, в его карманах не найти денежных чеков правительства. Зато он олицетворяет собой надежды и чаяния угнетенного народа. В прошлом году, когда я был в Индокитае, я слышал много взволнованных рассказов о Нгуене, передаваемых тайком, из уст в уста. Одна старая женщина, двух сыновей которой французы бросили в тюрьму, спрашивала меня: «Вы случайно незнакомы с Нгуен Ай Куоком?» А один мальчик — его отец, известный конфуцианец, показался властям подозрительным, и однажды жандармы пришли и, скрутив его как собаку, увели из дома, — этот мальчик, с той поры грезящий о встрече с героическими людьми, выпытывал у меня: «Почтенный, скажите, какой из себя Нгуен Ай Куок? Неужели он такой же, как мы, человек из костей и мяса?»

Ни один эмигрант из французских колоний, как правило, не оставался в Париже без надзора со стороны французской тайной полиции. Особенно навязчивым стало ее внимание к Нгуену после его вступления в ФКП и выхода в свет первых номеров «Парии». Куда бы он ни направлялся, за ним неотступно, как тени, следовали агенты в штатском. Зачастую они даже не скрывали своих целей, и лишь в тех случаях, когда он участвовал в собрании или митинге, они, опасаясь рабочих, поджидали его вдалеке. Нгуену пришлось всерьез заняться освоением такой сложной и абсолютно обязательной в революционном деле науки, как конспирация. Постепенно он овладевал ее законами, и жизнь его соглядатаев становилась все более беспокойной.

Хозяйка квартиры, у которой Нгуен снимал комнату, через много лет в воспоминаниях особо указывала на эту сторону его жизни. «Господин Хо вел очень скрытный образ жизни, — говорила она. — Никогда нельзя было сказать точно, находится ли он еще дома или уже куда-нибудь ушел. Вот так же в один из дней он исчез и больше сюда не вернулся».

II съезд Французской коммунистической партии собрался в Марселе. Нгуена вновь избрали делегатом как члена комиссии ЦК по колониальным вопросам. Приехав поездом в Марсель, Нгуен вместе с другими делегатами подошел к зданию, где проходил съезд. Неожиданно к нему бросились два дюжих агента в штатском. Нгуен оказался проворнее и успел проскочить через массивные двери в здание. Полицейские не решились следовать за ним и остались караулить снаружи. Начался съезд, Нгуена избрали в президиум.

Он выступил в прениях по колониальному вопросу, а также предложил от имени комиссии проект резолюции «Коммунизм и колонии», составленный на базе указаний Коминтерна.

По окончании заседания участники съезда — члены городского совета Марселя и депутаты парламента, окружив Нгуена, провели его по улицам города мимо полицейских патрулей в надежное место. На следующий день газета «Друг народа» выступила с резким протестом против действий марсельской полиции: «Французский рабочий класс не останется безучастным перед такими позорными действиями и будет решительно протестовать, если вопреки всякой законности полиция арестует Нгуен Ай Куока. Вся коммунистическая партия солидарна с яркими, полными страдания и гнева словами, которые Нгуен Ай Куок сказал с трибуны съезда в поддержку туземного рабочего класса — жертвы империалистических колонизаторов. Если хотят заставить нас замолчать, то тогда пусть заключат в тюрьму не только делегата Аннама, а всех участников съезда, всех членов коммунистической партии».

Когда Нгуен вернулся в Париж, хозяин встретил его руганью. В его отсутствие в фотоателье побывала полиция. Полицейские перевернули все вверх дном и пригрозили владельцу фотоателье неприятностями за то, что он нанял «смутьяна». Хозяин заявил Нгуену, что его «карт д'итантитэ» — удостоверение личности — аннулировано, он должен оформить себе новый вид на жительство, иначе фотоателье не сможет продлить контракт с ним. А пока суд да дело, он снизил Нгуену жалованье.

Беда никогда не приходит одна. Простояв несколько часов на ветру в очереди в полицейское управление, Нгуен простудился и подхватил крупозное воспаление легких. Пока он лежал в больнице, хозяин, обрадованный, что все так «удачно» сложилось, нанял на его место нового работника.

Чтобы как-то свести концы с концами, Нгуен, выписавшись из больницы, организует «дело» у себя на дому. В эти дни в «Ля ви увриер» на последней полосе из номера в номер появляется крошечное объявление: «Тот, кто желает иметь живое воспоминание о своих родителях, может заказать ретушировку фотографий у Нгуен Ай Куока. Прекрасные портреты и прекрасные рамки за 45 франков. Адрес: тупик Компуан, 9, 17-й округ Парижа». Нгуен обходит лавки по продаже угля, которых в те времена было немало в 17-м округе, и предлагает их хозяевам свои услуги в изготовлении затейливых рекламных вывесок. Он получает также заказы от владельцев антикварных магазинов, разрисовывая бумажные веера и вазы картинками, стилизованными под китайскую средневековую живопись, которые те сбывали заезжим богатым туристам. Обычно такие картинки сопровождаются иероглифами, обозначающими счастье, благоденствие, процветание и т. п. Нгуен иногда заменял эти иероглифы другими — «дадао диго чжуи» — «долой империализм», и в таком виде «средневековые» поделки выставлялись на полки лавок, а затем украшали комнаты ни о чем не подозревавших любителей восточной экзотики.