Александр Тищенко - Ведомые Дракона

Очнулся в воздухе. Глянул вниз. Подо мной - безлюдный хутор. Я обрадовался, хотя и знал, что приземлюсь за линией фронта. Но когда до земли оставалось метров пятьдесят, из хат высыпали фашисты. Рука инстинктивно потянулась к пистолету, но его не оказалось на месте. В этот момент я упал на землю. Фашисты окружили меня, наставив автоматы...

Допрашивал меня офицер, холеный такой, надменный. Он больше смотрел на переводчика. Наверное, не нравился ему мой вид: обгоревшие лохмотья комбинезона, волдыри на лице и руках. Ах ты, гад, думаю, встретился бы ты мне, когда я был здоров и при оружии. А сам еле стою, голова кружится, обгоревшее тело ноет.

- Из какой части? - спрашивает фашист.

Молчу.

- С какого аэродрома вылетел?

Опять молчу.

- Какое настроение у русских летчиков?

Здесь я не сдержался и хриплым голосом ответил:

- Отличное настроение! Бьем фашистов в хвост и в гриву.

Офицер вскочил как ужаленный, когда ему перевели мои слова. Ну, думаю, сейчас ударит. Сам невольно сжал кулаки. Терять мне было нечего. Но гитлеровец отошел к двери и что-то крикнул.

Вскоре в хату вошел не то врач, не то фельдшер. Он снял с меня шлемофон, разрезал перчатки, стащил остатки комбинезона.

- Летчик-ас? - спросил офицер, увидев на моей гимнастерке два ордена. И после небольшой паузы добавил:

- Поедешь в лазарет.

Вот так штука, подумал я, вместо расстрела - лечение. Неужели ордена спасли? Вспомнилось, как кто-то говорил, что фашисты не сразу пускают в расход орденоносцев. Значит, время будет, чтобы подумать о побеге.

В лазарет меня повезли в коляске мотоцикла, под охраной двух автоматчиков. Боялись, что убегу. А ведь знали, в каком я состоянии. Ну и трусы!

Пока ехали, лицо у меня настолько распухло, что глаза нельзя было открыть. От высокой температуры я то и дело терял сознание. Тут уж не до побега...

Меня доставили в какой-то дом и положили на пол. Чем-то смазали лицо и руки. Ночь прошла в кошмарном полузабытьи. Очнулся от грохота взрывов. На деревню налетели наши самолеты. Вот бы бежать в этой суматохе! Но что ты сделаешь, если беспомощен, словно слепой котенок?

На следующий день меня перевезли в другой лазарет, подальше в тыл. Мне стало еще хуже, вконец измучили кошмары. В затуманенном сознании всплывали картины последнего боя, горло сдавливали спазмы, словно я снова находился в объятой пламенем кабине. В бреду я, видимо, часто кричал.

- Что, родненький, больно? - услышал я однажды негромкий голос. Потерпи, сейчас воды принесу.

- Кто ты? - спросил я, обрадовавшись родной речи. - Что здесь делаешь?

- Наташа. Меня заставляют здесь полы мыть.

Так я познакомился с Наташей Артеменко - девушкой удивительной доброты. Она украдкой приносила мне хлеба, ломти арбузов, прикладывала какие-то травы к моим ожогам.

Наташа обещала помочь мне уйти к партизанам, да не успела. Меня перевезли в лазарет криворожского концлагеря. Врачом там был наш военнопленный Глеб Васильевич. Он старался сделать для нас все, что мог. Но, кроме марганцовки, никаких медикаментов ему не давали. Этой марганцовкой Глеб Васильевич и врачевал мои ожоги.

Через несколько дней я уже стал видеть. Посмотрелся как-то в осколок зеркальца и ужаснулся: не лицо, а черная маска, твердая, как панцирь. Ничего, успокоил себя, потом отмоюсь, главное - убежать отсюда.

К этому времени я познакомился с двумя коллегами, тоже обгоревшими летчиками, - Владимиром Палащенко и Аркадием Лодвяковым. Задумали бежать, ждали удобного случая.

И вот однажды мы услышали нарастающий гул артиллерийской канонады. Это наши войска перешли в наступление. Фашисты всполошились и стали партию за партией отправлять пленных на запад. Воспользовавшись суматохой, мы забрались в какой-то склад. Там увидели груды гражданской одежды и обуви. Видимо, это были вещи расстрелянных... Мы переоделись. Когда наступила темнота, выбрались с территории лагеря. Не верилось, что нас не преследовали. Очевидно, фашистам было не до этого.

Двинулись на восток, Ночью шли, днем прятались. Никто не жаловался на голод, недомогание. Каждому хотелось как можно быстрее выбраться из фашистского ада.

На четырнадцатый день пути мы подошли к линии фронта. До нашей передовой осталось каких-то два-три километра. Но как их пройти? Ведь вокруг фашисты. Да и обессилели мы вконец. Решили день переждать, отдохнуть, осмотреться, а ночью перейти линию фронта.

Расположились в кустарнике. Сидим, а от голода тошнит и голова кружится. Один из нас не выдержал, выполз на опушку и увидел неподалеку трупы наших солдат. Наверное, совсем недавно здесь шел сильный бой. "Что, если поискать оружие? - подумал я, когда вернувшийся товарищ рассказал об увиденном. - А может, у кого-нибудь в вещмешке окажется кусок хлеба?"

Мы вылезли из кустов и подошли к убитым. Оружия при них не было, а немного хлеба нашли.

Только мы разделили находку, как на дороге, проходившей неподалеку, показалась группа мотоциклистов. Они ехали в нашу сторону. Что делать? Бежать? Но ведь фашисты моментально покосят нас - из пулеметов.

Хорошо, что в окопчике, рядом с которым лежали убитые, оказались две лопаты. Решение созрело сразу: сделать вид, что пришли закопать трупы. Мы же в гражданской одежде. Так и поступили. Схватили лопаты и начали рыть могилу.

Тем временем подъехали гитлеровцы. Смотрят на нас и о чем-то переговариваются. Мы же, не обращая на них внимания, неторопливо роем землю. Сердце так колотится, что кажется вот-вот выскочит из груди, на лбу выступил холодный пот. А вдруг фашисты потребуют документы?

Проходит минута, другая... Никогда в жизни я раньше не чувствовал, что так медленно может тянуться время! В голове одна мысль: только бы не сорваться, только бы выдержать игру в равнодушие.

Вот офицер что-то скомандовал, мотоциклисты развернулись и стали удаляться. Едва они скрылись из виду, мы бросились в кусты. Бежали до тех пор, пока не свалились от усталости.

С наступлением вечера осторожно двинулись к передовой. Ориентировались по вспышкам ракет и пулеметным трассам. Часа в четыре миновали освещавшийся район. Решив, что главная опасность позади, встали во весь рост и побежали. Но по нас тут же открыли огонь вражеские автоматчики. Пришлось залечь. Рядом послышалась немецкая речь... Подбежали фашисты и начали избивать нас прикладами автоматов.

Так мы снова оказались в плену. А потом нас с группой других военнопленных загнали в телячий вагон и повезли куда-то на запад. Ехали около недели. Было холодно, есть почти ничего не давали. Согревала лишь надежда на очередной побег...

Когда нас привезли в шепетовский концлагерь, началась зима. Одеты мы были плохо, а в бараках постоянно гулял леденящий ветер. Особенно изнуряли длительные простои в очередях за тухлой баландой.