Александр Тищенко - Ведомые Дракона

В этот период в соседнем полку произошел случай, о котором просто невозможно умолчать. Летчики нанесли штурмовой удар по аэродрому и возвращались домой. Группу вел командир эскадрильи Спартак Маковский.

Когда истребители проходили над Днепром, по ним открыли огонь вражеские зенитки. Один снаряд угодил в самолет Виктора Кузнецова - ведомого Маковского. "Як" окутался дымом.

- Пробит бензопровод. Иду на вынужденную, - торопливо доложил Кузнецов командиру.

Маковский стал кружить над планирующим самолетом. Он думал только об одном: как помочь товарищу. Ведь летчик садился на территорию, занятую фашистами. Его опасения подтвердились. Едва успел Кузнецов приземлиться и выскочить из горящего "яка", к нему поспешила группа гитлеровцев. Маковский перевел истребитель в пикирование и длинной пушечной очередью заставил врагов залечь. "Что же делать дальше? - мучительно думал он. - Нельзя же оставлять товарища в беде!" И командир решился на отчаянный шаг: сесть и забрать Кузнецова. А тот, догадавшись о его намерении, стал размахивать руками, указывая место посадки.

Когда Маковский приземлил свою машину, фашисты открыли по нему огонь из винтовок и автоматов. К самолету подбежал запыхавшийся Кузнецов.

- Одну ногу в кабину, голову - за козырек! - крикнул ему командир. Держись за пульт и прицел!

Мотор взревел, и самолет медленно начал разбег. Вот он наконец с трудом оторвался от земли. Буквально из-под крыльев шарахнулись в стороны темно-зеленые фигуры фашистов.

Управлять машиной было очень трудно. Кузнецов своим телом закрыл все приборы. Но Маковский понимал, что другу еще тяжелее. Встречный поток холодного воздуха насквозь пронизывал тело летчика, угрожая сбросить его с крыла.

Когда впереди показался родной аэродром, командир облегченно вздохнул. Но он сознавал, что наступают самые опасные минуты. "Як" перегружен, рулей слушается плохо, при малейшей ошибке в управлении он может свалиться на крыло и врезаться в землю. К счастью, все обошлось благополучно. Воля и мастерство победили!

Можно много говорить о дружбе и товариществе. Но лучше, чем сказал об этом своим подвигом Спартак Маковский, пожалуй, не скажешь.

* * *

Наступил новый, 1944 год, а зима и не думала приходить на Украину. Изредка выпадавший снег тут же сгонялся дождями. Земля напиталась водой. После нескольких взлетов и посадок аэродром выходил из строя, приходилось искать для него новое место. И все же мы не прекращали боевой работы.

Особенно много хлопот распутица доставляла инженерно-техническому составу. Из-за неровностей летного поля часто случались поломки самолетов, а подвозить запасные части было крайне трудно. Но и в этих условиях наши боевые друзья успевали своевременно вводить машины в строй, содержать авиационную технику в постоянной боевой готовности.

С некоторых пор у нас стало правилом обозначать каждый сбитый самолет противника звездочкой на фюзеляже. Механики и мотористы гордились победами своих летчиков, остро переживали, если на их машинах не было этих знаков отличия. Ведь по звездочкам в известной мере оценивался и их труд.

В таких неудачниках одно время ходил Константин Мотыгин. Старательному и опытному механику не повезло. На машине, которую он обслуживал, летали молодые летчики, причем часто менялись.

- Вот лягу с кинжалом у самолета и никого не подпущу, - горько шутил старшина Мотыгин в разговоре с товарищами. - Буду лежать до тех пор, пока не появится настоящий командир экипажа.

Вскоре его машину принял Иван Федоров, прежний самолет которого был отправлен в ремонт. Мотыгин встретил эту новость без энтузиазма: мол, опять дали временного командира.

Когда Федоров вернулся с первого боевого задания, механик унылым голосом спросил, какие будут замечания.

- Нет замечаний, - ответил летчик. - Машина действовала отлично. - И с улыбкой добавил: - Можешь изобразить на ней звездочку.

- А вы не шутите, товарищ лейтенант? - оживился Мотыгин.

- Конечно нет, - сказал Федоров.

- Вот здорово! - радостно воскликнул механик. - Наконец-то мой самолет попал в надежные руки!

Так Константин Мотыгин стал механиком в экипаже Федорова. Они не расставались до конца войны. Их самолет выработал два моторесурса и ни разу не отказал в воздухе. На нем. появилось пятнадцать звездочек, прежде чем его списали и отправили в ремонт.

Работая механиком, Константин Мотыгин не переставал думать об учебе в летной школе. Но ему удалось осуществить свою мечту лишь после войны.

В феврале боевое напряжение на нашем участке фронта немного спало. Командир полка разрешил мне и Павлу Тарасову съездить в освобожденный Днепропетровск и разыскать родных.

Моя мать, сестра и младший брат раньше жили неподалеку от города, в левобережном поселке Амур. Когда мы добрались туда, то увидели жуткую картину. На месте красивых домов были кучи кирпичей и пепла. Я даже не мог определить, где находилась наша улица. В поселке не осталось ни души. Навести справки о родных было не у кого.

- Пошли, - услышал я глуховатый голос Павла и почувствовал на плече его руку.

Через час мы уже были в другом пригородном поселке - Нижне-Днепровске, где жила семья Тарасова. Он оказался также разрушенным. Там, где стоял дом Павла, мы увидели землянку. Здесь и приютились родители, жена и дочь Павла. Радостной была их встреча. А у меня на сердце стало еще тяжелее, и я пошел бродить по городу.

В Нижне-Днепровском порту не уцелело ни одного складского помещения.

Полуразрушенный металлургический завод имени Коминтерна тоже был мертв. Не дымили трубы, не слышалось звона металла и людских голосов.

Вот бывшая столовая водников... Когда-то мне частенько здесь приходилось обедать. Наверху, на лесах, трудится группа строителей. Подхожу поближе и узнаю в одном из рабочих своего друга детства Васю Дьяченко. Когда я поздоровался с ним, он как-то вяло ответил на мое приветствие и снова занялся делом. Его поведение меня озадачило.

- Вася, друг, ты ли это? - кричу ему радостно.

- А кто же еще, - равнодушно ответил он, продолжая орудовать топором.

- А ну, слазь! Не узнаешь, что ли?

- Как не узнать... Сейчас, - он начал медленно спускаться по лестнице.

Нас окружили рабочие. На лицах у всех любопытство и настороженность. Особенно у Васи. Будто он боялся чего. Оказывается, фашисты, покидая город, запугали жителей россказнями о том, что Красная Армия сурово расправляется с теми, кто находился в оккупации. Когда я высмеял эту брехню, Дьяченко стал прежним, общительным и веселым, Васей. Он рассказал, что моя семья уцелела, живет в какой-то деревне у дальних родственников. Хотя весточка была скупая и неопределенная, она обрадовала меня. Оставив Васе свой адрес, я поспешил к Павлу Тарасову: надо было возвращаться, в полк.