Иван Феоктистов - Анекдоты и предания о Петре Великом

LXIV.

Подвигъ на Лахтѣ.

5 ноября 1724 года, проѣздомъ въ Систербекѣ[61] для осмотра тамошнихъ ружейныхъ заводовъ, Петръ вечеромъ присталъ къ Лахтѣ, чтобы, переночевавъ здѣсь, продолжать далѣе свой путь. Въ это время онъ увидѣлъ плывущій изъ Кронштадта ботъ съ солдатами, который, борясь съ сильнымъ противнымъ вѣтромъ, находился въ явной опасности и наконецъ былъ брошенъ на мель, съ которой уже не могъ сняться.

Императоръ тотчасъ послалъ на помощь къ боту шлюпку съ своими людьми. Но всѣ усилія посланныхъ и экипажа оставались тщетными; уже нѣсколько человѣкъ были сбиты волнами и едва спаслись отъ смерти.

Петръ, видя все это, гнѣвался, что работа идетъ совсѣмъ не такъ, какъ бы слѣдовало, и наконецъ, не вытерпѣвъ, самъ сѣлъ въ шлюпку и поѣхалъ къ погибающему боту. Подъѣхавъ къ нему, за нѣсколько шаговъ отъ него, онъ выскочилъ изъ шлюпки и шелъ по мели по поясъ въ водѣ. Онъ не только распоряжался стаскиваніемъ бота, но и самъ помогалъ въ работѣ, самъ спасалъ утопающихъ солдатъ; тѣхъ изъ нихъ, которые были наиболѣе утомлены, онъ приказалъ свезти на берегъ, гдѣ они и были размѣщены по крестьянскимъ избамъ. Благодаря личному участію императора, было спасено болѣе 20-ти человѣкъ.

Когда ботъ былъ наконецъ стащенъ съ мели и могъ отправиться въ дальнѣйшій путь, тогда только Петръ вернулся на берегъ и переодѣлся въ сухое платье. Онъ думалъ, какъ и было рѣшено ранѣе, переночевавъ на Лахтѣ, утромъ отправиться въ Систербекъ, но не могъ заснуть почти всю ночь отъ приступовъ жестокой лихорадки. Утромъ вмѣсто Систербека онъ принужденъ былъ отправиться въ Петербургъ и здѣсь слегъ въ постель. Съ этихъ поръ здоровье его уже не возстановлялось окончательно.

До нашихъ дней на томъ мѣстѣ, гдѣ остановился Петръ, приставши къ Лахтѣ, сохранилась «историческая сосна» (нынѣ уже сухая), свидѣтельница человѣколюбиваго подвига императора. Въ послѣднее время въ память этого подвига поставлена часовня[62], стоящая рядомъ съ «историческою сосною».

LXV.

Стекло, обращенное въ прахъ.

Къ физическому разстройству въ послѣдніе мѣсяцы жизни императора присоединились еще и нравственныя огорченія. Одинъ изъ приближенныхъ его жены, ея камергеръ — Монсъ, и его сестра, фрейлина императрицы — Балкъ, пользуясь своимъ вліяніемъ на Екатерину, брали взятки съ тѣхъ, кто нуждался въ ея защитѣ, и хлопотали у нея за нихъ.

Когда дѣло это открылось, императоръ, недовольный Монсомъ и по другимъ причинамъ, былъ страшно разгнѣванъ; онъ велѣлъ поступить съ виновными по всей строгости законовъ, и судъ приговорилъ Монса къ смертной казни, а Балкъ къ публичному наказанію кнутомъ и ссылкѣ въ Сибирь.

Императрица рѣшилась просить о помилованіи виновныхъ, Но раздраженный Петръ, недовольный и ею самою за это дѣло, въ отвѣтъ на ея просьбу ударилъ кулакомъ по дорогому венеціанскому зеркалу и разбилъ его вдребезги.

— Ты видишь, — сказалъ онъ, — что нуженъ только одинъ ударъ моей руки, чтобы стекло сіе обратить въ тотъ прахъ, изъ котораго оно извлечено.

Этими жесткими словами императоръ намекалъ на низкое происхожденіе своей жены[63]. Но не даромъ же она была подругою такого человѣка, какъ Петръ Великій.

— Разбивъ теперь, — спокойно сказала она въ отвѣтъ, — то, что составляло лучшее украшеніе твоего дворца, неужели думаешь ты, государь, что онъ будетъ отъ того лучше?

Такой полный достоинства отвѣтъ смягчилъ гнѣвъ императора противъ его жены, но не облегчилъ судьбы виновныхъ, и 16 ноября въ 10 часовъ утра приговоръ суда былъ приведенъ въ исполненіе.

LXVI.

Какое бѣдное животное человѣкъ!

6 января 1725 года, еще не оправившись отъ болѣзни, императоръ присутствовалъ въ сильный морозъ и вѣтеръ при освященіи воды на Іордани, снова простудился и слегъ въ постель — уже съ тѣмъ, чтобы болѣе не вставать.

16 января болѣзнь оказала всю свою силу. Императоръ страдалъ невыносимо и кричалъ отъ жестокой боли почти безъ перерыва. Въ одну изъ минутъ, когда приступы болѣзни были легче, онъ сказалъ окружающимъ:

— Изъ меня познайте, какое бѣдное животное есть человѣкъ!

Болѣзнь шла быстрыми шагами. 22-го числа силы начали оставлять больного, и онъ уже не кричалъ отъ боли, а только стоналъ. Но сознаніе не покидало его до послѣдняго дня; когда онъ не могъ говорить, то знаками показывалъ, что понимаетъ обращенныя къ нему слова.

Наконецъ предсмертная борьба кончилась, и 28 января, въ шестомъ часу утра, не стало величайшаго русскаго человѣка — Петра Великаго, преобразователя Россіи и ея перваго императора.

LXVII.

Надгробная рѣчь Ѳеофана Прокоповича.

8 марта 1725 года тѣло императора было перевезено въ Петропавловскій соборъ. По окончаніи литургіи взошелъ на каѳедру знаменитый проповѣдникъ — архіепископъ псковскій и членъ Синода[64], Ѳеофанъ Прокоповичъ, одинъ изъ важнѣйшихъ дѣятелей царствованія Петра Великаго — для произнесенія проповѣди.

— Что се есть? — началъ онъ. — До чего мы дожили, о россіяне! Что видимъ? Что дѣлаемъ? Петра Великаго погребаемъ!

Далѣе проповѣдникъ не могъ продолжать и залился слезами. Ему отвѣтилъ громкій плачъ во всемъ соборѣ. Рѣчь была не длинна, но продолжалась около часа, такъ какъ прерывалась рыданіями слушателей.

— Не мечтаніе ли се? не сонное ли намъ привидѣніе? — продолжалъ Прокоповичъ. — Ахъ, какъ (какая) истинная печаль! ахъ, какъ (какое) извѣстное наше злоключеніе! Виновникъ безчисленныхъ благополучій нашихъ и радостей, воскресившій аки отъ мертвыхъ Россію и воздвигшій въ полную силу и славу — тогда жизнь скончалъ, когда по трудахъ, безпокойствахъ, печалѣхъ и бѣдствіяхъ жити нѣчто (нѣсколько) начиналъ.

— Не весьма же, россіяне, изнемогаемъ отъ печали и жалости, — говорилъ далѣе въ утѣшеніе рыдающимъ слушателямъ Прокоповичъ, — не весьма бо и оставилъ насъ сей великій монархъ и отецъ нашъ, Оставилъ насъ, но не нищихъ и убогихъ: безмѣрное богатство силы и славы его, которое вышеименованными его дѣлами означилося, при насъ есть. Каковую онъ Россію свою сдѣлалъ, такова и будетъ; сдѣлалъ добрымъ любимою, любима и будетъ; сдѣлалъ врагомъ страшною, страшна и будетъ; сдѣлалъ на весь міръ славною, славная и быти не перестанетъ. Оставилъ намъ духовная, гражданская и воинская исправленія. Убо, оставляя насъ разрушеніемъ тѣла своего, духъ свой оставилъ намъ.

— О Россіе! — такъ закончилъ проповѣдникъ свое краснорѣчивое слово: — вижу, кто и каковый тебе (тебя) оставилъ, виждь, и какову оставилъ тебе. Аминь.