Александр Пыльцын - Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

Видимо, по распоряжению комбата, его заместитель подполковник Кудряшов постоянно курировал мой разведвзвод (а может, меня, его командира, еще не имеющего боевого опыта?) и из прибывающего пополнения отбирал кандидатов в разведчики, направлял их ко мне, предоставляя право окончательного решения самому взводному.

В общем, моя главная командирская задача состояла в том, чтобы разведвзвод был укомплектован бойцами, способными выполнять любые боевые задачи, вплоть до вождения мотоциклов, автомобилей и даже танков. Естественно, что первыми кандидатами в мой взвод были бойцы, имевшие боевой опыт, связанный именно с разведывательной работой. Отбирались крепкие здоровьем пехотинцы, а также танкисты, автомобилисты, саперы, связисты и бойцы, владеющие немецким языком хотя бы немного лучше, чем я сам, знающий его в пределах программы средней школы. Конечно, подходящих бойцов оказывалось немного, но взвод мой, значительно поредевший после тяжелых боев и после освобождения от пребывания в штрафбате отличившихся ранее в боях, пополнялся медленно, но подходящим составом.

Пришло время начинать с ними практические занятия, которые на первых порах заключались в проверке умения бойцов и стрелять, и метать гранаты, и делать многое другое, что может понадобиться разведчику. Некоторых бойцов-переменников, предварительно зачисленных во взвод, если кто-то из них боялся гранаты, оказавшейся в руках, недостаточно метко стрелял, не умел обезвредить противопехотную немецкую мину и т. д., пришлось вернуть на приемо-распределительный пункт. Оттуда их с удовольствием забирали в другие подразделения. Это было похоже на порядок, памятный еще по 1941 году, когда нашу роту запасного полка 2-й Дальневосточной армии разбирали по полкам дивизии генерала Чанчибадзе. Но только здесь все это делалось уже для непосредственно боевых действий в соприкосновении с реальным противником. Оставшиеся до получения боевой задачи дни и ночи были заполнены тем, что называлось в армии боевой и даже по 1–2 часа – политической подготовкой.

И вот наступило это время.

Как мы считали тогда и как кажется теперь, наш 8-й отдельный штрафной батальон сыграл довольно важную роль в освобождении районного центра Белоруссии, г. Рогачева Гомельской области. Дело в том, что неоднократные попытки наших войск в начале 1944 года перейти в наступление в этом районе, преодолеть сильно укрепленные рубежи противника на реках Днепр и Друть, ликвидировать Рогачевский плацдарм немцев на Днепре успеха не имели.

Как сказано в одном из изданий по истории Отечественной войны, «…противник, учитывая, что потеря оккупированной им Белоруссии, прикрывавшей путь в Прибалтику, чревата для него серьезными последствиями, продолжал держать здесь крупные силы и укреплять оборонительные рубежи. Тогда только в составе немецкой группы армий «Центр» было 70 дивизий»[2].

От себя добавлю: через Белоруссию пролегал путь в первую очередь в Польшу и Восточную Пруссию. И это тоже имело огромное значение.

Вот тогда к участию в ликвидации Рогачевского плацдарма немцев и взятию г. Рогачева и был привлечен наш батальон. Пополнение батальона, пока мы находились в Майском, шло довольно интенсивно. И не только за счет проштрафившихся боевых офицеров. Поступал по-прежнему и значительный контингент бывших офицеров, оказавшихся в окружении в первые годы войны, находившихся на оккупированной территории и не участвовавших в партизанском движении, бывших военнопленных офицеров. Полицаев и других пособников врага в батальон не направляли. Им была уготована другая судьба.

В последнее время некоторые наши историки заявляли, что всех бывших военнопленных и «окруженцев» в соответствии с приказом Сталина № 270 1941 года загоняли уже в советские концлагеря, всех военнопленных объявляли врагами народа. Тот факт, что наш штрафбат пополнялся и этой категорией штрафников, а «врагов народа», то есть осужденных или арестованных по политическим статьям в нашем штрафбате за все время войны не было, говорит о том, что такие утверждения не соответствуют истине.

Известно, что бывшие военнопленные – офицеры, не запятнавшие себя сотрудничеством с врагом, действительно направлялись в штрафбаты. Правда, как правило, не по приговорам военных трибуналов, а по решениям армейских или фронтовых комиссий, которые руководствовались приказом Ставки Верховного Главнокомандования № 270 от 1 августа 1941 года, квалифицировавшим сдачу в плен как измену Родине. Беда была только в том, что комиссии эти редко различали, кто сдалсявплен, то есть добровольно перешел на сторону врага, пусть даже в критической обстановке, а кто попал в плен либо будучи раненным, либо контуженным, или по трагическому стечению не зависящих от него обстоятельств.

И если к первым правомерно было применить наказание за их вину перед Родиной за нарушение присяги, то вторые фактически не имели перед своим народом никакой вины. Вот здесь мне кажутся несправедливыми факты приравнивания одних к другим. Но что было, то было. Некогда, наверное, было этим комиссиям докапываться до истины, нужно было пополнять штрафбаты.

Кстати, направление боевых офицеров в штрафбаты просто по приказам командиров соединений, то есть такое расширение власти командиров крупных воинских формирований, может, и можно считать оправданным, но только в отдельных случаях, когда для судопроизводства не было времени. А фактически почти всегда количество направленных по приказам командиров превышало количество осужденных военными трибуналами. Конечно, процесс судопроизводства требовал больше времени, поэтому нетерпеливые начальники часто прибегали к более оперативному решению виновности или невиновности офицера. Причем не исключались и случаи несправедливости. Например, я помню случай, когда уже в 1945 году к нам прибыл командир разведроты полка, направленный в штрафбат на 3 месяца «за трусость и невыполнение боевого приказа», хотя этот офицер имел медаль «За отвагу», орден Красной Звезды, два ордена Красного Знамени! Трудно поверить в «трусость» такого опытного разведчика.

И в нашем батальоне в тот период все пополнение из «окруженцев» было «делегировано» именно фронтовыми, а иногда и армейскими комиссиями. Наверное, это было продиктовано все-таки необходимостью срочного и более полного укомплектования штрафбата.

Тогда батальон принял столько пополнения, что по численности приближался к составу стрелкового полка. Во взводах было до 40 человек, роты иногда насчитывали до 200 бойцов, а батальон – около 800 «активных штыков», как говаривали тогда, то есть в 3 раза больше обычного пехотного батальона. Были сформированы все предусмотренные по штату роты, в том числе пулеметная, противотанковых ружей и 82-мм минометов, в которой взводным оказался наш Муся-Миша Гольдштейн. Командиром этой роты был тогда еще старший лейтенант Пекур Федос Ильич, огромного роста белорус, немного медлительный, и, казалось, его было трудно вывести из состояния спокойного равновесия. Вскоре он был произведен в капитаны, а затем и в майоры. Для штрафбата это было нормально. Я сам к концу войны на должности ротного получил звание майора. Да и многие наши офицеры успевали дослужиться до своих штатных званий на ступень выше, чем в обычных войсках.