Виктор Афанасьев - «Родного неба милый свет...»

Александр Чемезов прочитал стихотворение «К счастливой юности». Василий Жуковский — оду «Благоденствие России, устрояемое великим ее самодержцем Павлом Первым». Читал он от большого смущения невнятно и награжден был равнодушными хлопками. Херасков делал вид, что слушает, но все его силы уходили на борьбу со старческой дремотой.

Экзамен кончился раздачей наград. Александр Чемезов получил из рук Хераскова золотую медаль и флейту; Аким Нахимов — золотую медаль и одобрительный лист; Сергей Костомаров, Константин Кириченко-Остромов и Василий Жуковский — по серебряной медали с одобрительным листом и по книге.

На акте в декабре следующего года Жуковский декламировал стихотворение «Добродетель». Ободренный тишиной, стоящей в зале, Жуковский возвысил голос:

Иной гордыни чтит законы.Идет неправды по стезям;Иной коварству зиждет троныИ дышит лестию к царям;Иной за славою стремится;Тот злата алчностью томится,Тот ратует с врагом своим…

И, обратившись к товарищам-пансионерам:

Стремитесь мудрых по стезям!

На этом же акте Жуковский произнес речь, темой которой тоже была «добродетель» — в смысле добрых дел. В этой речи Жуковский рассказал об Иване Владимировиче Лопухине — друге Н. И. Новикова и И. П. Тургенева. Лопухин ежедневно посещал самые бедные уголки Москвы, где его уже знали, — большую часть своих средств он раздавал там несчастным и голодным. Среди публики послышался шепот некоторого изумления, когда Жуковский, продолжая речь, воскликнул: «Пускай напыщенный богач ступает по златошвейным коврам персидским; пускай стены чертогов его сияют в злате: злато сие, многоценные исткания сии — они помрачены вздохом угнетенного, кровию измученного раба… Нет: с чистым сердцем, с тихою совестью, предпочту я тенистый лес мраморному дворцу, где всякий камень, представляющийся глазам моим, возмутит мою душу».

Херасков на этот раз не дремал, он слушал и даже одобрительно кивал лобастой головой в парике. Антонский, поглядев на Хераскова, покраснел, улыбнулся, кивнул тоже, и все зааплодировали, приговаривая: «Rousseau!.. Caramzine!.. Charmant… ex eel lenient…»[40]

На этом акте Жуковский получил золотую медаль с одобрительным листом. Он вышел в первые ученики пансиона. Никаких поблажек ему никто не делал, никто ему не покровительствовал, он не был ни богат, ни знатен, к тому же он был «побочный» помещичий сын. Ему надо было всего добиваться своим трудом. И он добивался. Среди учеников пансиона он выделялся своей разнообразной одаренностью — он рисовал, писал картины масляными красками, пел, играл на фортепьяно, сочинял стихи. Стихи писали и даже печатали в журналах и другие ученики — например, Семен Родзянко, Михаил Костогоров, Григорий Гагарин, Аким Нахимов, но их литературные опыты значительно уступали сочинениям Жуковского.

…Когда-то, будучи студентом университета, Антон Антонович Прокопович-Антонский председательствовал в Собрании университетских питомцев — литературном обществе, труды членов которого печатались в журналах известного просветителя Новикова. Теперь он решил создать такое общество в пансионе. В начале 1799 года он учредил Собрание воспитанников Университетского благородного пансиона под постоянным председательством Жуковского, который должен был открывать заседания, происходившие по средам с шести до десяти часов вечера, назначать ораторов, наблюдать за порядком и вообще вести все дело.

На заседаниях общества пансионеры должны были вести себя благонравно. Антонский и Баккаревич лично следили за тем, чтобы все здесь происходило с должной основательностью — будто у взрослых. Это общество как бы входило в систему поощрения отличников, поэтому второй пункт его программы и говорил: «Члены его должны быть из тех только воспитанников, кои отличили себя примерным поведением, тихостию нравов, послушанием, прилежностью к наукам, и вообще кои показали уже на опыте и способности свои и любовь свою к отеческому языку».

Жуковский усердно исполнял свои обязанности, но с ужасом чувствовал, что энтузиазм его иссякает: тягостна была тишина, скучен механический порядок.

Антонский и Баккаревич начали готовить к изданию сборник сочинений воспитанников пансиона — альманах «Утренняя заря». Первый его выпуск был напечатан в 1800 году, когда Жуковский уже окончил пансион; там были помещены его стихи «Могущество, слава и благоденствие России», «К Тибуллу. На прошедший век» и прозаические отрывки «К надежде», «Мысли на кладбище» и «Истинный герой».

Иван Петрович Тургенев отобрал лучшие произведения Жуковского и Родзянко и послал их в Петербург Державину. Маститый поэт длинным письмом благодарил его за эту присылку. Вскоре Жуковский и Родзянко вместе сделали перевод на французский язык оды Державина «Бог», который послали ему. Державин откликнулся стихотворением:

Не мне, друзья! идите вслед;Ищите лучшего примеру…

В декабре 1799 года в Москву из Петербурга приехал поэт Иван Дмитриев, который немедленно возобновил свое знакомство с Тургеневыми. Он купил деревянный дом с садом в Огородной слободе у Красных ворот, стал ежедневно видеться с Карамзиным, ездить по окрестностям. Примерно в это же время вернулся в Москву, прослужив несколько лет в Петербурге — в Измайловском полку, — стихотворец Василий Пушкин, который поселился у брата Сергея на Немецкой улице. Появился в Москве и бывший командир гусарского эскадрона, усмирявшего крестьянские бунты в Калужской и Тульской губерниях, князь Петр Шаликов — тоже стихотворец. Антонский иногда приглашал кого-нибудь из этих литераторов на заседания Собрания воспитанников.

Жуковский смотрел на Дмитриева — высокого, сильно облысевшего, с холодно-насмешливыми, чуть косящими глазами, и душа его замирала: перед ним был прославленный автор песни «Стонет сизый голубочек…» и других, блестящих сатир «Модная жена», «Чужой толк», патриотических стихотворений «Освобождение Москвы» и «Ермак», философского «Размышления по случаю грома», столь памятного Жуковскому. Антонский робел и краснел перед Дмитриевым, пансионеры тоже смущались, но знаменитый поэт, не замечая этого, слушал молча и строго.

Однажды на заседание пришел Карамзин. Жуковскому поручено было приветствовать его похвальной речью. В ней отметил Жуковский все, что составляло славу Карамзина. В заключение продекламировал его стихотворение «Песнь мира». Но и Карамзин был холодно-вежлив. Собрание оставило его равнодушным.